Том 1

Со дня битвы с заречными скифами в шатер базилевса никого не пускали. Тяжелый персидский ковер завешивал главный вход, и перед ним застыли македонские часовые в шлемах, по-боевому опущенных на лицо, и с копьями, приставленными к правой ступне.

Часовые сменились несколько раз, но базилевса они все еще не видели.

В соседний шатер начальника походной канцелярии Эвмена приходили македонцы, и знатные этэры, и простые воины, выборные от отрядов, — все требовали свидания с базилевсом.

— Кроме врача и главного жреца-гадателя, базилевс никого не принимает.

— Он ранен или болен?

— Болен животом, — сухо отвечал Эвмен.

Зная непреклонное упрямство базилевса, все возвращались в свои палатки, где стоял гул от криков и стонов. После этой битвы раненых было очень много — не так, как в предыдущих боях. Раны, нанесенные скифскими стрелами, воспалялись, вздувались, и воины, с выпученными глазами, горели в лихорадке, крича непонятные слова.

Лекари обходили раненых, выдавливали гной, втирали целебные мази, шептали молитвы богу Асклепию, исцелителю страждущих, но раненые все же умирали во множестве в жестоких страданиях.

Но еще страшней были удары скифских копий с крюками и палиц, раздроблявших кости. Хотя лекари зашивали зияющие раны, но раненые уже навсегда оставались калеками и, не думая больше о боях, обсуждали, где в Согдиане им будут выданы земли и сколько рабов они получат.

Во всем лагере громко говорили, что поход в Азию пора закончить, что у согдов очень плодородные земли, не то что на родине, в скалистой Македонии или Греции, пора воинам за их заслуги, оказанные базилевсу, получить в награду вдоволь и золотистой пшеницы, и румяных яблок, и полезного для здоровья лука и чеснока. Калеки перечисляли все, что хотели иметь: и длиннорогих быков, и стройных коней, и черноглазых согдских девушек с шестнадцатью длинными косами.

— Одно плохо, — жаловались воины, — согдские крестьяне еще очень непокорны, как необъезженные лошади: цепляются за свои земли, не желая отдавать их, и косятся на нас, как волки, забывая, что сами боги решили сделать македонцев и греков господами всех народов Азии.

— Македонцам опасно поодиночке входить в согдские селения, — говорили другие, — они исчезают бесследно. Говорят, что это дело разбойничьих шаек во главе с неуловимым Спитаменом, который умеет превращаться и в зверя, и в птицу, и в скорпиона.

— Незачем идти дальше, пора остановиться! — был общий голос лагеря. — А в земли скифов нечего больше соваться. Какая там может быть нам прибыль? В колодцах вода соленая, чеснок не растет, быки мохнатые, как медведи, и на них ездят верхом, а лошадей скифы доят, как коров. Нет, пора остановиться и начать делить между воинами завоеванные земли.

Через два дня после битвы в шатер Эвмена пришли высшие македонские военачальники. Коренастые, с толстыми шеями и большими выдающимися подбородками, с могучими плечами, македонцы шагали тяжелой поступью буйволов. Войдя в шатер, упершись кулаками в бока, они окружили Эвмена.

По краям шатра стояли столбиками одна на другой кожаные круглые коробки, каждая за соответствующей буквой; в них хранились свитки с отчетами македонских епископов,[242] приставленных к персидским сатрапам. Здесь же хранились письма начальников македонских отрядов, разбросанных по всем главным путям великого Персидского царства, донесения правителей Сирии, Финикии, Египта и, наконец, подробные описания походов базилевса, изложенные красноречивым Анаксименом, Каллисфеном, Марсием, Харесом и другими, которые следили за тем, чтобы ни один шаг, ни одно слово «покорителя Вселенной» не пропали бесследно для потомства.

Эвмен, плохо выбритый, с усталым, изборожденным морщинами лицом, растянулся на лежанке, покрытой шкурой барса, а четыре раба-писаря сидели перед ним на ковре и одновременно записывали на пергаменте то, что он им диктовал:

— «Варвары не выдержали ни взора, ни криков, ни мощных ударов непобедимых наших воинов. Они во весь дух обратились в бегство. Раздраженные воины преследовали их до поздней ночи. Все варвары увидели, что ничто не может противиться македонцам…» Вот так, как я продиктовал, понравится базилевсу.

— Эвмен, что делает базилевс?

— Чистит оружие. А когда базилевс начинает сам чистить оружие, это значит, что он в ярости и ждет, на ком излить свой гнев.

— Пускай гневается. Нам все равно надо говорить с ним.

Эвмен ударил в висевший бронзовый щит, и в шатер вбежал один из испытанных воинов, телохранителей базилевса, бывших при нем неотлучно. Воин проскользнул в малиновый шатер и, вернувшись, объявил, что царь Азии зовет к себе всех пришедших.

Оправляя складки плащей и откашливаясь, македонцы один за другим прошли за персидский ковер.

Базилевс сидел на складной табуретке в голубой безрукавке. Руки его до локтей были выпачканы салом и грязью. Перед ним на коленях стоял оружейник-перс, тощий старик, с худой, жилистой шеей. Ремешок вокруг головы поддерживал его седые вьющиеся волосы.