Том 1

Демократическая партия в Англии делает быстрые успехи. В то время, как вигизм и торизм, денежная аристократия и дворянская аристократия ведут скучный словесный спор о пустяках в «национальной говорильне», по выражению тори Томаса Карлейля, или, как говорит чартист Фергюс О'Коннор, в «палате, претендующей на то, что она будто бы представляет общины Англии»; в то время, как государственная церковь пускает в ход всё своё влияние, чтобы, опираясь на ханжеские наклонности нации, хоть как-нибудь поддержать своё прогнившее здание, а Лига против хлебных законов выбрасывает сотни тысяч в безрассудной надежде, что взамен этого в карманы хлопчатобумажных лордов потекут миллионы, — в это же самое время презираемый и осмеиваемый социализм спокойно и уверенно шествует вперёд и постепенно внедряется в общественное мнение. В это же самое время за несколько лет под знаменем Народной хартии образовалась новая неисчислимая партия и повела агитацию так энергично, что по сравнению с ней О'Коннел и Лига являются жалкими крохоборами. Известно, что в Англии партии идентичны с социальными слоями и классами; что тори тождественны с дворянством и ханжеской, строго ортодоксальной фракцией англиканской церкви; что виги состоят из фабрикантов, купцов и диссентеров[155], в целом — из высших слоев буржуазии; что низший слой буржуазии составляют так называемые «радикалы» и что, наконец, чартизм черпает свои силы в рабочем люде, в пролетариях. Социализм не образует замкнутой политической партии, но он вербует своих сторонников, вообще говоря, из низших слоёв буржуазии и из пролетариев. Таким образом, в Англии наблюдается тот замечательный факт, что чем чиже стоит класс в обществе, чем он «необразованнее» в обычном смысле слова, тем он прогрессивнее, тем большую будущность он имеет. В общем такое положение характерно для всякой революционной эпохи, что особенно проявилось в религиозной революции, продуктом которой было христианство: «блаженны нищие», «мудрость сего мира стала безумием» и т. д. Но, пожалуй, никогда ещё предзнаменование великого переворота не было столь ярко выраженным, столь резко очерченным, как сейчас в Англии. В Германии движение исходит от класса людей, не только образованных, но даже учёных; в Англии за последние триста лет образованные и в ещё большей степени учёные глухи и слепы к знамениям времени. Всему свету известно, что в английских университетах господствует жалкая рутина и что по сравнению с ними наши немецкие высшие школы — это ещё благо. Но на континенте не могут даже представить себе, каково качество трудов лучших английских теологов и отчасти даже лучших английских естествоиспытателей, как низкопробны реакционные произведения, названия которых в изобилии публикуются в еженедельных «Списках новых книг». Англия — родина политической экономии, но как обстоит дело с наукой в среде профессоров и практических политиков? Свобода торговли Адама Смита выродилась в бредовую по своим выводам мальтусовскую теорию народонаселения. Она породила лишь новую, более цивилизованную форму старой системы монополии, которая находит своих представителей в лице современных тори, она с успехом вела борьбу против мальтусовского вздора, но в конце концов опять пришла к выводам Мальтуса. Повсюду — непоследовательность и лицемерие, между тем как убедительные экономические трактаты социалистов и отчасти также чартистов с презрением отбрасываются и только среди низших сословий находят себе читателей. «Жизнь Иисуса» Штрауса была переведена на английский язык. Ни один «респектабельный» книгоиздатель не хотел её печатать; наконец, она появилась выпусками, по три пенса за выпуск, и притом в издании совершенно второразрядного, но энергичного антиквара. Такая же судьба постигла переводы Руссо, Вольтера, Гольбаха и других. Байрона и Шелли читают почти только низшие сословия; ни один «респектабельный» человек, если он не желает заслужить самой ужасной репутации, не смеет держать сочинения Шелли на своём столе. Выходит: блаженны нищие, ибо их есть царствие небесное и рано или поздно также царство мира сего.