Толстый мальчишка Глеб

— А Ваську за что в лагерь отправляют? — спросил Мишаня.

— За премию! Ихняя мать моей матери говорила: премию он такую себе заработал — ехать в оздоровительный какой-то лагерь!

— Еще сильней оздоровляться хочет! — удивился Гусь. — Хотя и так здоровый до невозможности!.. Ушлют Ваську в лагерь, тогда мы им тут спектакль устроим: побегут в разные стороны как мыши!..

И, геройски задрав свой горбатый нос, Гусь зашагал к дому.

За ним в сопровождении Огурца ушел Братец Кролик, сказав, что с этим спектаклем и так пропустил время, когда придут кошки: теперь они давно ждут, особенно Психея, которая вот-вот должна окотиться, да еще надо промыслить им угощение…

Мишаня с Глебом остались одни.

— И с чего отец на меня рассерчал? — терзался Мишаня. — Что с ним стало? Прямо не знаю… То ничего, а то — ка-ак набросился!.. В санаторий, говорит, тебя! И что я ему такого сделал?

Глеб, насупясь, отвесив толстую губу и сдвинув брови, что-то думал, сопел, потом сказал:

— Это все через шайку… Если б мы не в шайке, а в артистах состояли, он бы так не ругался… Да и чего в этих разбойниках хорошего?.. Ничего в них хорошего нет… В старинное время интересно было разбойничать: красные рубахи понадевают, вскочат на коней и поскачут! Раньше купцы разные жили, чтоб их ограблять… А теперь кого?

— В посту, конечно, интереснее, — согласился Мишаня. — И отец бы ничего… Но только у нас порядок на Гусиновке такой — переделать нипочем нельзя!..

— Почему нельзя? Просто надо ребятам сказать: давайте, ребята, перестанем и начнем… — Чего выдумал! Ты наших тут ничего не знаешь, потому выдумываешь!.. Сразу тебя изменником и ославят!.. А кому охота в изменниках числиться?..

Глеб ничего не ответил, но видно было, что он остался при своем мнении — упрямый мальчишка, хоть и толстый!

КАК ГЛЕБ РАЗОЗЛИЛ ТАРАКАНЫЧА

Мишаня решил временно пожить мирной домашней жизнью, не участвовать ни в каких происшествиях, поступков не делать, вести себя примерно, как Аккуратист. Помогая во всех хозяйственных делах, заслужить тем самым любовь и уважение отца, матери и сестры Верки, которые в конце концов скажут: до чего примерный стал наш Мишаня, прямо хлопотун! Пускай уж он дома остается, никуда не ездит: нам без него все равно что без рук!

Разбойники уже успели напугать из кустов пионерскую экскурсию, очень похоже изобразив вой целой стаи волков, хотя осталось неизвестно, поверили они, что это живые волки, или нет…

Мишаня не участвовал.

Прямо тошно делалось, как представит он, что повезут его неведомо куда из родных гусиновских мест!..

Тут самое хорошее время начинается… На Гусиновке все времена хорошие, какие ни возьми, а сейчас самое лучшее начинается.

Смородина доспевает; уже две земляничины, совсем красные, Мишаня нашел: одну сам съел, другую дал Глебу, — и все это не придется Мишане рвать, не говоря уж о малине, стручках, маленьких огуречках и прочем.

Сочная мурава, вся в желтеньких цветках одуванчиков и куриной слепоты, будет зеленеть напрасно: не пробежаться, не поваляться по ней Мишане… Уж такой травки в санатории не будет: там какая трава…

И разноцветные граммофончики повители и повилики завянут без него, не надует их Мишаня и не ткнет себя в лоб, чтобы щелкнуло…

Оглянешься кругом: деревья зеленые-презеленые, небо голубое, а облака на нем белые, солнышко так и светит, душистые ветерки дуют, — сиди или лежи где хочешь, или иди в какую угодно сторону, или залезь в прохладную ласковую речку Гусиновку и мокни там, покуда не посинеешь, никто над тобой со звонком не стоит.

Воробьи чирикали: мы тут будем жить, летать где захотим и все видеть, что тут делается, а ты не увидишь…

Даже петух останется на родном дворе, будет себе разгуливать с курами, распевать…

Мельничий совсем оперятся, вылетят из гнезда, и никто не защитит их от котов…

И останется его уютное жилище под крыльцом, с прекрасным самоваром, залезет туда сестра Верка…

Нет, уж лучше он в смородине проживет!

А еще лучше — поднатужиться и показать себя незаменимым в хозяйстве человеком, хлопотуном и аккуратистом, который все в дом!

Избрав минуту, когда отец шуршал на диване страничками, а мать с грохотом и стуком суетилась на кухне, Мишаня приступил к выполнению своего плана:

— Мам, не нужно чего помочь?

Мать к таким просьбам со стороны Мишани еще не привыкла и сразу не поняла:

— Чево-чево? Помо-очь? Вот блины буду печь — подмогнешь!..

— Да я не об этом… Я — по хозяйству… Мать развела руками и попятилась даже, будто сейчас упадет, потом начала щупать Мишане лоб:

— Да что с тобой стряслось? Не то ты заболел, не то… Чего сроду-то не было!.. Ах, помощник! Вот помощник-то объявился нежданно-негаданно… Оте-ец, а отец! Слыхал, нет, что сын-то заявляет? Помочь, говорит, не надо ль чего? Вот дожили до светлого дня: свой помощник подрос, на все руки мастер!..

— Пускай поможет, что тут такого… — отозвался отец.

Но мать никак не хотела верить:

— Ты, чем помогать, хоть не мешался бы, и то ладно!.. Да не ломал бы всего, и то слава богу! А то: ведро прохудил — раз, швейную машину чем-то всю исцарапал — два…

— Ведро само упало!

— А машинка?