Только ты и я

Потом, в окружении еще одной группы старших подростков, из дверей школы появился ОН. Мужчина, которого я столь тщательно изучала в интернете, внезапно обрел объем, стал трехмерным, облекся плотью и шагнул в реальный мир. Высокий и подтянутый, он стоял на крыльце, улыбался, жестикулировал, что-то говорил и был так же осязаемо жив, как она была бесспорно мертва. Стивен Хардинг жив, а Венди – мертва… При мысли об этом обжигающий гнев захлестнул меня изнутри, сплавил мой позвоночник и электрическим разрядом ушел в землю, приковав меня к асфальту. В течение нескольких секунд Стивен смотрел прямо на меня и хмурился, будто старался что-то вспомнить, и я испугалась, что он может меня узнать, хотя это и было совершенно невероятно. Липкий холодный пот хлынул у меня из‑под мышек и скопился под грудью, промочив нижний край лифчика. К счастью, я вовремя сообразила, что он и не мог меня узнать, и перевела дух.

И действительно, когда он отвел наконец взгляд, выражение его лица нисколько не переменилось. Спускаясь по ступенькам, он занялся своим телефоном, который достал из кармана. Двигался он довольно быстро, поэтому, прежде чем я успела опомниться, Стивен уже скрылся за углом улицы. Я бросилась в погоню. Да, я увидела его живьем, как и хотела, но сейчас мне этого было мало. Во многих отношениях он так и остался для меня силуэтом, бесплотной тенью, а попробуйте-ка ненавидеть тень! Нет, ненавидеть-то ее вы можете сколько угодно, но вот причинить ей вред вам вряд ли удастся!

Я кралась за ним по лабиринту Верхнего Ист-Сайда, пока он не спустился на станцию подземки «68-я улица». Потеряв его из виду, я заметалась. Потом знакомая темноволосая голова мелькнула внизу у турникетов и снова исчезла, когда он влился в поток возвращающихся домой офисных клерков. Сражаясь с подступающей паникой, я разглядывала толпу, пока не заметила, что он направляется к ближайшей платформе. Выхватывая на ходу свой проездной, я помчалась следом. Я еще сбегала по лестнице, когда Стивен шагнул в вагон. Пронзительный сигнал, предупреждающий о том, что двери закрываются, придал мне сил, последние четыре ступеньки я преодолела достойным пантеры прыжком и метнулась к ближайшей вагонной двери. Я успела. Поезд, дернувшись, тронулся, и я без сил повалилась на свободное сиденье. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы успокоить дыхание и унять сердцебиение. В конце концов я все же отважилась бросить взгляд в его сторону и убедилась, что он, к счастью, не обратил ни малейшего внимания ни на меня, ни на мой головоломный бросок в закрывающиеся двери.

Мы сошли на «Гранд-Сентрал – 42-я улица», где я едва не потеряла его вновь, попав, по неопытности, на лестницу, по которой двигался плотный встречный поток пассажиров. Снова нагнать его мне удалось только на ступеньках Нью-Йоркской публичной библиотеки. Мы вошли внутрь практически одновременно, и Стивен сразу же направился в Отдел экономики и социологии. Прячась в тени стеллажей, я медленно шла за ним по параллельному ряду, водя пальцем по пыльным корешкам и выцветшим названиям и делая вид, будто разыскиваю какой-то необходимый мне экономический или социологический труд. В щели между полками и книгами мне было хорошо видно, как Стивен поглядывает на часы и крутит на мизинце массивный перстень. Именно в этот момент внутренний голос едва не нашептал мне подойти и заговорить с ним, но я вовремя сообразила, что это голос Венди, и осталась на месте. Мой рот уже приоткрылся, губы готовы были произнести звуки, которые привлекли бы его внимание, но я прикусила язык – и вовремя! Его лицо расцвело улыбкой, глаза засверкали, и на мгновение я увидела ту искру, которая околдовала и привлекла Венди, но эта улыбка предназначалась уже не ей. И не мне.

Она выглядела совсем юной, не старше шестнадцати, и на ней была та же темно-синяя школьная форма, что и на других учениках Ричмондской подготовительной. Ее лицо было очаровательным и милым, но меня оно не на шутку напугало – такое безграничное обожание было на нем написано. Можно было подумать, что для нее мир начинается и заканчивается Стивеном. Совсем как дети в древней легенде о гамельнском крысолове, околдованные мелодиями дудочника, она была загипнотизирована им и готова была следовать за ним в постель, в пропасть или – как в данном случае – в темный угол за забитыми пыльными книгами стеллажами.