Только ты и я

Аппарат МРТ похож на узкий пластиковый гроб, к тому же я должна лежать в нем совершенно неподвижно, словно я действительно умерла. Просторная пустая комната и мерное гудение аппарата заставляют мои мысли блуждать, и я думаю о других тесных и темных местах, о других людях, которые умерли или умрут… Новая мысль поражает меня как молния: что, если он тоже здесь, лежит в узком и тесном холодильнике где-нибудь в подвале? Хотелось бы мне знать, сколько бетонных перекрытий нас разделяет, и могла ли я оказаться на его месте в подвальном морге.

– Не шевелитесь, пожалуйста, – говорит мне врач. В его голосе нет упрека – это просто напоминание, хотя мне и чудятся в нем суровые нотки.

Ну как, как им объяснить, что неподвижность напоминает мне о том, насколько близка я была к тому, чтобы стать действительно неподвижной, окоченелой, холодной? И что бурное дыхание, пылающие легкие и саднящее горло необходимы мне как напоминание о том, что мое существование не закончилось.

Наконец мой пластиковый гроб открывается. Меня пересаживают обратно в кресло, и я смиренно жду, пока очередной специалист расшифрует томограмму.

– Все в порядке, – говорит он то, что я и без него знаю, и улыбается словно тренер, чья воспитанница показала хорошее время на финише медицинского марафона. – Сотрясения нет, но на всякий случай ее следует понаблюдать хотя бы до завтрашнего утра, – добавляет он, обращаясь к Шелли, и та кивает.

На этот раз я не задаю вопросов. Я молча соглашаюсь с их решением, хотя и не представляю, как именно они собираются меня наблюдать и какие процедуры это подразумевает. Я на все согласна заранее.

Тем временем власть снова переходит к Шелли. Она с решительным видом берется за рукоятки моего кресла и катит к дверям. Неужели все? Нет, меня ждет еще одно исследование. В очередном кабинете меня обмазывают холодным гелем, приклеивают к коже электроды и подключают к какой-то медицинской машине. В отдельной кабинке за стеклом двое врачей разглядывают зубчатые линии на лентах и экранах и интерпретируют все, что происходит внутри меня, в соответствии со своей медицинской специализацией, превращая меня в написанные кошмарным врачебным почерком строчки в истории болезни.

– Что это было? Приемный покой? – спрашиваю я у Шелли, когда она привозит меня в самую обыкновенную на вид больничную палату.

– Конечно, детка. Там работают разные специалисты, которые по очереди осматривают поступающих больных и определяют методику лечения. – Она улыбается. – Или ты думала, что тебя положат на стол посреди палаты и запустят внутрь кучу студентов-медиков? – И Шелли весело смеется, помогая мне выбраться из кресла и лечь на кровать. Я молчу – мне не хочется признаваться, что мой истощенный мозг создал сценарий куда более абсурдный, чем та картина, которую она нарисовала.

Как только я ложусь, Шелли накрывает меня одеялом.

– Ну вот и все, детка. Теперь отдыхай. Если тебе что-то понадобится – нажми вот эту кнопку. Впрочем, я и без этого буду навещать тебя через каждые два часа.

Прежде чем уйти, она протягивает мне две овальные таблетки и полчашки воды.

– Что это? – спрашиваю я из чистой вежливости. На самом деле мне все равно, что это – пусть даже стрихнин. Собственно говоря, этот последний вариант меня бы вполне устроил, если бы не…

– Обезболивающее, – говорит она. – Ну, смелее!

Лекарство, способное подарить мне любое подобие забытья, – это как раз то, в чем я нуждаюсь. Я послушно принимаю таблетки, но путь к химической нирване оказывается довольно тернист – попытка проглотить воду вызывает у меня приступ мучительного кашля, во время которого я хватаюсь обеими руками за свое раненое горло.

– Может, все-таки позвонить каким-нибудь твоим родственникам или друзьям? – спрашивает Шелли, задержавшись в дверях.

В ответ я только улыбаюсь и отрицательно качаю головой.

– Нет, спасибо, сес… спасибо, Шелли.

– Ну хорошо. Отдыхай, дорогая.

– Шелли?..

– Что?

– Не гасите свет, ладно?

Она не спрашивает почему, просто убирает пальцы от выключателя.

– Если я тебе понадоблюсь, нажми кнопку вызова, – еще раз напоминает Шелли и тихо закрывает за собой дверь, а я зарываюсь в простыни, так что снаружи остаются только глаза. Под одеялом тепло и уютно, от белья чуть слышно пахнет прачечной. Таблетки начинают действовать. Я думаю о доме на побережье, и мне приходит странная мысль побывать там еще раз, когда все закончится, когда все будет позади. Там я пережила два самых страшных дня моей жизни, и между нами образовалась странная связь. В его трубах течет моя кровь, ее частицы впитались в ковры и деревянные ступеньки, чешуйки кожи и волосы застряли в щелях паркета. Да, мы с ним связаны навсегда, и не просто связаны. Я стала неотъемлемой частью дома на берегу, и пусть никто из тех, кто будет жить в нем, не увидит даже моего призрака, витающего в комнатах или на чердаке, отрицать это бессмысленно.

Я и не пытаюсь ничего отрицать. Вместо этого я играю с пришедшей мне на ум идеей, рассматриваю ее с разных точек зрения и не замечаю, как меня охватывает вожделенный покой.

Я засыпаю.

70

Верити