Только сияй

Это сумасшествие! Мне хотелось плакать, смеяться, кричать, прыгать и спросить у всех этих людей, откуда они взялись?.. Правда, что каждый из них ждал моего выступления в США и пришёл поддержать меня?.. Ведь они… они даже не представляют, что своим появлением на этом стадионе подарили мне свободу!

Я не могла сдерживать слёзы. Хотелось кричать в микрофон, чтобы Сок подавился своим контрактом и деньгами, потому что на этом всё… Всё! Нет обязательствам! Я найду себе другое – нормальное агентство и продолжу работу там. Уверена, после такого фурора, иначе не назовёшь, меня завалят предложениями, так что останется только выбрать наиболее подходящее. Возможно, я даже снова вернусь в США.

О боже… это происходит. Я здесь, и все эти люди тоже здесь. Они аплодируют и подпевают моим песням. Моим. Песням. А значит, это не простые заблудшие прохожие, все они знают меня, поддерживают и поют вместе со мной.

Гибсон на моих плечах и я. Мы сделали это. Мы смогли. Мы доказали, что нет ничего невозможного в этом мире, и простая девушка из Нью-Йорка, не с самым лучшим характером, не без крови и пота, смогла добиться того, чтобы тридцать тысяч человек пришли услышать её музыку.

«Я сделала это! Слышишь, Гибсон, МЫ сделали это!»

Смотрела на небо во время следующей медленной композиции и думала о маме. Видит ли она меня, гордится ли? Конечно, видит. Конечно, гордится, не может не гордиться. Это и её победа. Это и её концерт. Это её девочка поёт на сцене для тридцати тысяч людей.

После двадцатиминутного перерыва, когда я вновь вышла на сцену в коротком чёрном платье, но не менее рокерского образца, и закинула на плечи гитару, перемены в зале невозможно было не заметить. Публика казалась излишне возбуждённой, взбудораженной, словно во время перерыва каждый из них неплохо приложился к бутылке.

Первая мысль – Сок. Что-то сделал.

Повернулась к музыкантам, но те лишь пожали плечами, дав понять, что понятия не имеют, что происходит. И я не имела. Всё кажется слишком странным. Словно у всех этих людей есть другая, гораздо более важная задача, чем просто наслаждаться музыкой и подпевать моим песням.

Мне это не нравилось. Чувство дискомфорта зарождалось внутри. Казалось, вот они – здесь, но будто и нет никого. Не для кого петь. Но я запела, медленную композицию, и публика вдруг затихла. А когда я добралась до припева, все начали подпевать, и тугой узел в груди немного ослабился.

Показалось. Просто показалось. Всё в порядке.

Но потом вдруг что-то пошло совсем не по плану. Мои музыканты внезапно замолчали! Просто затушили свои инструменты, и даже лучи прожекторов больше их не освещали! Остался один-единственный луч, и я в нём. Я одна на сцене, и только звуки моего Гибсона разносятся над всеми.

Что за подстава?..

А потом огни озарили стадион, множество ослепительных прожекторов заскользили по публике, и в небо взлетели тысячи одинаковых плакатов.

Я застыла. Руки застыли. Гибсон замолчал. Музыка смолкла. Стало поразительно тихо. Слишком тихо для присутствия тридцати тысяч человек в одном месте и девушки с гитарой на пустой сцене. Все словно дыхание затаили. Ни звука. Клянусь.

Только тёплый ветер в лицо и одинаковые плакаты с изображением сиреневой звезды по центру, а в ней надпись:

«Не будь занудой, Миллер. Улыбнись».

Но вместо улыбки по щекам потекли слёзы. Знакомый огонь возрождался в самом сердце и теплом разливался по телу.

Я не могла дышать. Не могла говорить. Не могла двигаться.

Могла лишь смотреть на океан из тысяч одинаковых плакатов над головами пришедших на мой концерт людей и беззвучно плакать.

Тёплый ветер принёс с собой запах океана в тот миг, когда все плакаты перевернулись на другую сторону. И там была совсем другая надпись. Совсем другая… Всего четыре слова.

Я рыдала, сотрясаясь всем телом, скользя глазами по большим чёрным надписям на тысячах вознесённых к ночному небу плакатах:

«Я люблю тебя, Тейт».

«Я люблю тебя, Тейт».

«Я люблю тебя, Тейт»…

И заиграла музыка. Лёгкий ритм одинокой гитары. Кто-то играл в темноте за моей спиной. Я не видела его лица, но чувствовала присутствие Шейна всем телом. Каждая клеточка на моей коже оживала и наполнялась теплом.

Звуки его гитары возносились к небу, и впервые за последний невыносимо долгий год я услышала этот низкий, магический голос с лёгкой хрипотцой:

– Эй, Миллер, спой со мной.

Публика засмеялась и поддержала одобрительными криками, а я, как самая последняя нюня на свете, стояла на месте, вглядывалась в темноту сцены и обливалась слезами.

Голос Шейна доносился отовсюду и проникал в самое сердце, проходил сквозь меня, кружился вокруг меня, был со мной и для меня…

Его голос: