Только с дочерью

Наверное, Господь замедлил ход времени. Каждый день, казалось, тянулся не меньше сорока восьми, а то и семидесяти двух часов. То были самые одинокие часы в моей жизни. Я вынуждена была постоянно выдумывать себе какое-нибудь занятие.

Я нашла изощренный способ общения с Махтаб. Из тех продуктов, что я находила в доме, или из тех, что приносил Махмуди, я старалась приготовить любимые блюда Махтаб и переслать их ей с отцом. Больше всего она любила болгарский плов.

Из остатков белой пряжи я связала крючком пару кукольных башмачков. Затем вспомнила, что у нее есть несколько свитеров с высоким воротом, которые она редко надевала, так как воротники были слишком тугими. Я их укоротила, чтобы сделать посвободнее, и из кусочков срезанного трикотажа нашила платьиц для куклы. Я обнаружила белую блузку с длинными рукавами, из которой она выросла. Срезав рукава и расставив блузку в талии, я сделала из нее кофточку с короткими рукавами подходящего размера.

Махмуди уносил мои подарки с собой, отказываясь отвечать на мои расспросы о дочери, однако однажды вернул мне кукольные башмачки.

– Она говорит, другие дети их испачкают, – сказал он.

Это известие меня невероятно обрадовало, но я скрыла свое ликование от Махмуди. Отважная маленькая Махтаб поняла мой замысел. Таким образом она сообщала мне: мамочка, я жива-здорова. И играю с другими детьми. Слава Богу, можно было исключить дом Амех Бозорг.

Но где же она?

С тоски и отчаяния я начала читать библиотечку Махмуди на английском языке. Большинство из его книг были посвящены исламу, но мне это было безразлично. Я читала их от корки до корки. В том числе словарь Уэбстера. К сожалению, здесь не было Библии.

Все эти тягостные дни и ночи со мной был только Господь. Я непрерывно с Ним разговаривала. Постепенно – не знаю, сколько прошло времени, – в моем воспаленном мозгу вызрел план. Беспомощная, пойманная в ловушку, беззащитная, я была готова на все, лишь бы воссоединиться с Махтаб. И я решила проникнуться религией Махмуди.

Я с усердием изучала пособие – ритуалы и обычаи, сопутствующие мусульманской молитве, – и стала следовать всем его предписаниям. Перед молитвой я ополаскивала водой лицо, руки – кисти и предплечья – и верхнюю часть ступней. Затем я облачалась в белую молитвенную чадру. Когда мусульманин возносит молитву, стоя на коленях и упадая ниц в знак покорности воле Аллаха, он не должен касаться лбом плодов труда рук человеческих. На улице это решается просто. В доме можно воспользоваться молитвенным камнем – здесь их было несколько. Это просто комочки затвердевшей глины около дюйма в диаметре. Эти были изготовлены из особой глины – из Мекки, – хотя сгодилась бы и любая другая.

Укутанная в чадру, я припадала лбом к молитвенному камню, открыв перед собой пособие и по многу раз повторяя молитвы.

Однажды утром, когда Махмуди встал с постели, я удивила его, совершив вслед за ним ритуал омовения. Он изумленно наблюдал за тем, как я облачилась в чадру и опустилась на пол в холле. Я даже знала свое место – не рядом с ним, а чуть поодаль, сзади. Мы оба повернулись лицом к Мекке и завели свой речитатив.

Я преследовала двойную цель. Хотела угодить Махмуди, пусть даже он и разгадает мой шитый белыми нитками план. Я пыталась заслужить его благосклонность ради того, чтобы вернуть Махтаб, – разве одно это многого не стоит? То, что он разлучил меня с Махтаб, было его последней попыткой меня покорить. И разве сейчас я не доказывала ему, что его замысел удался?

Но моя главная цель заключалась в другом. Я молилась искреннее, чем Махмуди мог предположить. Я отчаянно нуждалась в любой помощи. Если Аллах такой же Верховный Бог, как и мой, я буду старательно исполнять его заповеди. Мое стремление угодить Аллаху превосходило мое стремление угодить Махмуди.

После того как мы исполнили молитвы, Махмуди строго сказал:

– Нельзя молиться по-английски.

Передо мной встала новая задача. В течение нескольких дней, с утра до вечера, я заучивала арабские тексты, пытаясь внушить себе, что я все-таки не превратилась в набожную иранскую домохозяйку.

Однажды меня пришла проведать Эллен, возвестив о своем приходе звонком в дверь. Мы переговаривались через окно.

– Несмотря на запрет Махмуди, я пришла тебя проведать, – сказала она, – справиться, жива ли ты. Есть какие-нибудь новости?

– Нет.

– Ты не узнала, где Махтаб?

– Нет. А ты?

– Нет. Может быть, поможет ага Хаким? Махмуди его уважает. Я могла бы поговорить с агой Хакимом.

– Не надо. Если Махмуди узнает, что я кому-то пожаловалась, это только подольет масла в огонь. Я не хочу усугублять положение. Единственное, что мне нужно, – это увидеть Махтаб.

Эллен согласилась с моими доводами, печально покачав головой.

– Ты можешь сделать для меня одну вещь, – сказала я. – Принеси мне Новый завет.

– Хорошо. Но как я тебе его передам?

– Я спущу на веревке какую-нибудь корзинку.

– Ладно.

Эллен ушла, но так и не вернулась с Новым заветом. Возможно, почувствовав себя виноватой за этот тайный визит, она обо всем рассказала Хормозу.