Только одна пуля

Лишь бы он не раскупорил. Дикая глупость: прятать золото среди меди. На этом я и попадусь. А после скажут: «Как? Вы не знаете, чем закончилась вторая мировая война? Ее проиграл этот простак с Потылихи, называющий себя Полем Дешаном. Впрочем, он предпочел погибнуть безымянным, и если бы не случайная находка на старых пыльных полках, мир до сих пор оставался бы лишенным этой волнующей информации».

— Оранжад тоже принадлежит вашей фирме?

— Это моя бутылка, господин инспектор. Сейчас так жарко. Должен я что-нибудь выпить — хоть иногда. Если вам угодно, можете попробовать. Открывалку я всегда держу при себе, это, так сказать, мое личное оружие.

— Распишитесь вот здесь.

— В чем я должен расписаться? Это протокол?

— Подписка о невыезде. Вы не имеете права покидать Брюссель. Три раза в неделю отмечаться в комиссариате.

— А мой сак? Я не могу идти без сака.

— Вещи останутся здесь для проверки. Забирайте свой оранжад, если вы без него обойтись не можете, и шагом марш отсюда. Советую меньше шататься по ночным кабаре.

— Спасибо, господин инспектор. До свидания, господин инспектор, а еще лучше: прощайте.

Нет, по мне еще рано плакать. Я еще поживу на этом свете, прежде чем подставлять шею под нож гильотины. Вторая мировая война не закончилась, и я участвую в сражении. Ловко я их объегорил на оранжаде. Вот что значит интуиция, до сих пор она меня не подводила. Храните золото только среди меди. Пусть они пьют, потешаясь над тем, что обобрали бедного коммивояжера, пусть они налакаются в стране расцветающих грез. Оранжад со мной, война продолжается.

Он стоял на углу рю Петит, пытаясь сообразить, где выбросил его из своего нутра безглазый и тряский ящик тюремного фургона. Это был угрюмый район, где рядом с законом уверенно соседствовало его нарушение, упрятавшееся в узкие сдавленные дома прямо против комиссариата и прикрытое лишь кисейными занавесками. Окна притонов глядели на тюремные решетки — они не могли существовать друг без друга. Нарушение содержало закон и само процветало за счет его близорукости.

День начинался с явной задержкой против расписания, о чем свидетельствовал поезд, с натугой вползающий на виадук. Распахнулось окно, окатывая ищущим похмелья взором пустынную улицу.

Войны не было. Только что война была, прокатилась по нему лязгающей гусеницей и обернулась мирным грузовиком, дрессированно заворачивающим за угол, лишь бидоны с молоком лязгнули.

Что же я стою как дурак с бутылкой оранжада в руках? Меня же за километр видать с этой бутылкой, надо ее прикрыть покровом привычности.

Итак, купить новый сак — это первое.

Меня ждет Эжен — два. Он заждался и волнуется.

Не мешало бы побриться после вонючей ночи, проведенной под охраной закона, — три.

Нет ли за мной хвоста? — четыре. И на этом все сначала: нет ли за мной хвоста — это первое и самое главное.

Он пошел под виадук, прорываясь сквозь камень к центру города в надежде затеряться там в толчее. Говорливый парикмахер в обмен на его щетину выложил ворох новостей местного и всемирного значения. В городе участились облавы, предсказывают новые. Англоамериканцы высадились в Италии и взяли Салерно, а немцы оккупировали Италию, как вы думаете, что это значит?

Это значит, что он должен торопиться. В магазине он выбрал сак, пестрый и безвкусный до рвоты. Внимание — безвкусица, как жена Цезаря, выше подозрений.

Теперь оранжад прикрыт достойными одеждами и не мозолит глаза. А в дополнение к нему дне бутылки мартини и одна кальвадоса — специальный набор для ротозеев.

По рельсам скудной своей судьбы катил трамвай. Размахивая отяжелевшим саком, он вскочил на ходу, проехал два поворота.

Хвоста не было. Это означало, что вчера он попал в заурядную облаву, которая чешет под гребенку, потому и сумел отделаться семью бутылками горячительных напитков.

Сак привычно оттягивал руку. Позади четыре границы, сотни километров, посты, проверки. Впереди — завершающая встреча, за вторым углом, и я стану победителем в моей войне.

Война вышла из подворотни. Полувзвод солдат сделал левое плечо вперед, затопал по булыжной мостовой. Солдаты косились на пестрый сак, словно чуя в нем поживу и беду.

Тыловые крысы, даже ходить толком не умеют, вот отправлю вас на Восточный фронт, там вы научитесь маршировать. Впрочем, нам в разные стороны.

Бутылку по волнам швыряло. Хочу прибиться к тихой гавани, сойти на мирный берег, посидеть в шезлонге, выпрямив ноги.

Вот и гавань моя — рю Шампань, взбегающая на каменный пригорок к скверику. Один угол зафрахтован фотографией «Меркурий», другой — булочной. Хлеба или зрелищ — что предпочесть?

По вечерам «Меркурий» мрачно чернеет, отражаясь в потухших витринах. Днем он скромен и респектабелен. Истинная мода не нуждается в шумихе. Тот, кто хочет увековечить себя в назидание потомству, знает, куда ему следовать.

День обещал быть жарким, возможно, с грозой. Сгустки зноя скапливались на подоконниках и дверных ручках, в скачущих зайчиках на рельсах и стеклах. Редкие прохожие спешили пересечь границу света и тени. За спиной педантично вызванивал трамвай, у перекрестка застряли машины.