Я хочу сказать ему, что, если ему так противно мое общество, пусть позволит мне уйти и освободит нас обоих. Но я знаю, что он на это не пойдет. Здесь уже замешана гордость и, может, если выражаться словами Аши,
– Я сегодня беседовал с твоими родителями, – бросает он.
Я чувствую, как легкие заполняет смог.
Я заставляю себя не поддаваться панике и рассмотреть факты. Дейв – это не Аша. Он вполне способен солгать. И сейчас может говорить неправду. У него есть причины желать вывести меня из себя.
– Ты звонил им, – скорее утверждаю, чем спрашиваю я. Если я ошибаюсь, он ухмыльнется, невольно давая мне ключ к тому, что происходит. Если же я права, он сочтет, что я знаю его лучше, чем есть на самом деле.
Но выходит, я совсем его не знаю. Сидящий рядом со мной мужчина не более чем ледяная скульптура теплого живого существа, которое когда-то обнимало меня по ночам.
Дейв не ухмыляется. Он просто кивает, неохотно признавая правоту моего заявления. Может, жаждет подержать меня в неведении.
– Хочешь знать, что я им сказал?
Забавно, я никогда не слышала, чтобы угроза так плотно сплелась с надеждой. Он хочет, чтобы я заглотила наживку. Он хочет победить в этой игре. Для него это спортивное состязание, причем тренироваться он начал совсем недавно.
Для меня же это война.
– Если только ты сам хочешь рассказать. – Я совершаю ложный маневр, пытаясь выудить из него правду.
Он бросает на меня острый взгляд:
– Думаю, это не важно. Вполне очевидно, я сказал достаточно, чтобы они перестали звонить тебе.
– А это очевидно? – спрашиваю я. Еще одна пуля уходит в молоко.
– Что ты имеешь в виду?
– Разве ты не пытаешься доказать обратное? Ты намекаешь, что они не стали звонить мне после вашего разговора, но ты даже не спросил, звонили они или нет. – Я наклоняюсь и беру его за руку, не обращая внимания на то, каким бездушным кажется это прикосновение. – Если ты действительно хочешь помочь мне, как утверждаешь, тебе придется быть честным со мной.
И снова Дейв молчит, не сводит взгляда со светофора; его огни похожи на красные глаза следящего за нами чудовища.
– Все должно происходить определенным образом, – говорит он, когда мы проезжаем очередные полмили. Это предложение вроде бы сказано не для меня, но чтобы он разговаривал с самим собой, тоже не похоже. Это больше напоминает молитву, словно он пытается поправить Бога, напоминая ему о том, как должна работать вселенная.
Моя ладонь по-прежнему лежит на его руке, удерживая силовое поле.
– Что ты сказал моим родителям, Дейв?
– Я очень зол на тебя. – И опять непонятно, кому предназначены эти слова, мне или Богу, хотя они подходят нам обоим. – Я не собираюсь отпускать тебя, но не могу позволить, чтобы
Я убираю руку. Если под силовым полем кроется нечто подобное, не стоит тратить на него время.
– Это тебе медалька, – говорю я. – Будь так, я просто взяла и перевернула бы ее на любовь. Раз – и готово. – Я щелкаю пальцами и задумчиво смотрю на них. – Как было бы здорово!
Он ничего не отвечает, просто сидит и смотрит на дорогу.
– Я сказал им, что ты вела себя как Мелоди. Мне даже не пришлось вдаваться в детали, все остальное они сами додумали.
Я мертвею. Эта пуля попала в цель. Горло сдавило. Но…
– Если бы ты и впрямь сказал им это, они бы уже давно мне позвонили.
– Я велел им не делать этого. Я сказал, что сам все исправлю… или нет.
– Я не понимаю.
– Твоя мать считает, что это ее вина. Может, она и права. Она истеричка. Отец, скорее всего, с ней согласен, но он никогда не признается. А поскольку они считают виноватыми себя, они позволили мне решить возникшую проблему.
Я чувствую, как кровь бросается мне в лицо.
– Ты считаешь, что в ответе за меня?
– Да. Ты им противна, Кейси. Они видят в тебе обычную шлюху, которая пробивает себе путь наверх, раздвигая ноги. После нашего разговора отец даже выдвинул предположение, что ты оказывала услуги некоторым из профессоров в университете.
– Заткнись!
– Скажи, как ты получила высший балл по физике, если не в силах отличить деления от синтеза? Оставалась после уроков? Забиралась под учительский стол и терлась о его ногу, как сука в течке?
– Я заработала каждый балл.