Он хитро прищурился, явно провоцируя меня.
Мне отчего-то пришло в голову, что такие же пустые глаза, скорее всего, были у врачей в фашистских концлагерях.
– Идите к черту!
Я вылетела из кабинета в бешенстве и, промчавшись мимо Ларисы Владимировны, поскорее выскочила на улицу, чтобы отдышаться и не заорать в голос.
Сколько заумных, поучающих слов – и ни одного человеческого.
Как люди становятся такими? Или они такими рождаются сразу? Без сострадания, без понимания, без чувств. Правильные, разумные и бесстрастные, как автоматы для выдачи напитков.
Лариса Владимировна вышла, застегиваясь на ходу, и мы молчали, пока не покинули слабо освещенную территорию больницы. За ее воротами, казалось, было светлее, хотя и была метель.
– Для меня это тоже было огромной неожиданностью, – наконец произнесла она. – Даже не знаю, что и сказать. Остается надеяться на адвоката. Правда, стоимость его теперь существенно возрастет.
– Вы о чем? – Я очнулась от своих мыслей.
– Об отягчающих обстоятельствах.
– Простите, не совсем понимаю.
– Разве не это тебя так разозлило?
– Он сказал, что я разрушающе действую на психику Амелина, и хочет оградить его от меня.
Лариса Владимировна покивала.
– Про это он мне тоже говорил. Чувствуется, Мила уже провела с ним работу. Получается, ты ничего не знаешь? Оказывается, летом произошел неприятный инцидент с участием Кости. Погиб человек. Вина не доказана, свидетели заявления забрали, однако то, что он проходил как главный подозреваемый, сильно усугубит его положение сейчас.
– Не может быть! – Я остановилась. – Как они узнали?
– Заведующий не сказал.
– Бли-и-ин! – Я опустилась на корточки, обхватив голову руками.
Было такое ощущение, что все вокруг стремительно рушится, и, как я ни старалась это сдержать, ничего не получалось.
– Ладно-ладно. – Лариса Владимировна подхватила меня под мышку. – Не нужно умирать прямо сейчас. Мы еще поборемся.
– У меня есть доказательства, что Амелин ни при чем. Точнее, есть свидетель, – выпалила я мысль, пришедшую в голову.
– Видишь. – Она утешающе погладила меня по спине. – Просто нужно немного набраться терпения.
– Я ее убью. Найду и убью!
– Успокойся. Если ты ее убьешь, тебя отправят в колонию, и кто тогда будет спасать Костю? – Она ласково улыбалась. – Вы такие молодые, такие горячие. Вам нужно все и сразу, но так, к сожалению, не бывает.
– Вы не понимаете. Все же было совершенно нормально. Все было отлично. Мы никого не трогали и ничего плохого не делали. Почему кто-то вот так вправе взять, ворваться в чужую жизнь и все испоганить?
– Костина жизнь для Милы не чужая. Как бы то ни было, их связывает слишком многое.
– Поэтому она хочет избавиться от него таким подлым способом?! Из-за какой-то поганой квартиры?!
– Здесь много чего. – Лариса Владимировна взяла меня под руку. – Не только квартира. Мила очень обижена на то, что он предпочел твое общество.
– Конечно предпочел! Она же его убивала.
– Все-все. – Лариса Владимировна похлопала меня по руке. – Не нужно усугублять. Поехали, выпьем кофе и обсудим наши дела спокойно.
– Нет, простите. – Я забрала руку. – Я сейчас не могу спокойно.
Она направилась к метро, а я мимо своей автобусной остановки – куда глаза глядят.
Шла как в тумане, накатанный снег скользил под ногами, меня шатало, ветер пробирал насквозь, и я казалась себе слабой, жалкой и нестерпимо несчастной.
Словно жизнь взяла и закончилась в один момент.
Наверное, так и должно было случиться. Ни у кого без этого не обходится. И, чтобы приобрести, обязательно нужно потерять. Рассудительность в обмен на наивность, опыт взамен любви, вместо веры в счастье – шрамы, шишки и синяки, которые должен иметь каждый, чтобы стать взрослым, жить в нормальном обществе, зарабатывать, платить по счетам и быть адекватным гражданином, потребителем, пользователем.
Чтобы не хотеть ничего лишнего и осознать наконец, что никакого «самого счастливого места» не существует. Музыка не может идти с неба, а Диснейленд – просто парк развлечений. Дорогой и очень пафосный.
И уж тем более никто не умирает от чувств и не дружит вечно. Никто не связан друг с другом эмоциональной паутиной, а все красные нити находятся лишь у нас в головах, чтобы заполнить банальный страх одиночества.
Дома я первым делом позвонила Саше Якушину. Вкратце обрисовала ситуацию и спросила, не знает ли он, как можно устроить посещение, если пропуск не дают. Отец Якушина был известным врачом, сам Саша учился в медицинском и всю жизнь варился в этих кругах.
– А я тебя, между прочим, предупреждал, – не без удовлетворения сказал Якушин. – Твой Амелин как ящик Пандоры: неприятности из него так и сыплются.
К тому, что он станет читать нотации, я была готова.
– Весь мир как ящик Пандоры, Саша, и неприятности случаются у всех. Никто не застрахован от того, что в один прекрасный день он не станет жертвой отвратительных обстоятельств.
– Не застрахован никто, но у Амелина этих обстоятельств в разы больше, чем у всех.
– Потому что он не все!