Только не для взрослых

Дорога до Юрово заняла около полутора часов. В густой темноте морозной зимней ночи, в тягостной духоте прогретого печкой салона, под громкий аккомпанемент какой-то душераздирающей классики, в которой Артём пытался утопить свою злость на Кострова, мою маму и администратора гостиницы, отказавшегося продлить нам проживание в долг. Но сильнее всего он злился на самого себя. Так бывало всегда. Как бы ни складывались обстоятельства, во всем, что происходило, Артём винил в первую очередь себя. Никогда не сознавался в этом и не показывал вида, но я точно знала, что в такие минуты ему чудилось, что он недостаточно хорош и не оправдывает возложенных на него надежд.

Меня подмывало обсудить, что мы будем делать дальше, как поступим, если не удастся договориться с Костровым, но я не задала ни одного вопроса, терпеливо выжидая, пока буря внутри него немного утихнет и он заговорит сам.

Шлагбаум на въезде в поселок открывался с пульта. Рядом стоял домик охраны.

Пришлось сделать по улицам крюк, чтобы не проезжать мимо дома Кострова. Артём не хотел, чтобы тот узнал о его появлении раньше времени. По той же причине он не стал зажигать в доме верхний свет, ограничившись только приглушенными настенными светильниками.

В Юрово я была несколько раз. Большой, красивый, благоустроенный дом с пятью спальнями, музыкальной студией отца, бассейном и огромным залом для приема гостей, с настоящим роялем и гигантской подвесной хрустальной люстрой.

Температура здесь, даже когда никто не жил, поддерживалась на уровне десяти градусов, чтобы все не проморозилось и не полопались трубы отопления. Но для того, чтобы воздух прогрелся достаточно, чтобы снять верхнюю одежду, требовалось не меньше двух часов.

– Давай замутим ужин при свечах? – предложил Артём, заглядывая в холодильник. – Тут, правда, только сыр с естественной плесенью, маринованный чеснок, майонез, банка анчоусов, творожный сыр и репчатый лук. А в морозилке пакет картошки фри и замороженная клубника.

– Значит, будут анчоусы с картошкой, а на десерт клубника с сыром.

– Негусто, конечно. – Он недовольно захлопнул дверцу холодильника. – Зато пьянствовать можем хоть полгода не просыхая. Бар забит и в подвале еще полно всего.

– Надеюсь, до этого не дойдет. Разговаривать с Костровым тебе лучше на трезвую голову.

– Предлагаю спать в гостевой на третьем этаже. Комната маленькая, нагреется быстрее всего.

Он вышел и тут же вернулся.

– А хочешь, достану елку и быстренько ее наряжу?

Он был взвинчен и никак не мог ни на чем сосредоточиться.

– Вода тоже скоро нагреется. Тебе не холодно? Можно притащить одеял. Ты на меня точно не обижаешься? Хочешь, вернемся?

– Хватит. – Я взяла его за обе руки и развернула лицом к себе. – Иди к Кострову прямо сейчас. Неизвестно, что хуже – твоя злость или то, как ты накручиваешь себя.

– Ты, Витя, как всегда, голос разума. – Он ласково погладил меня по щеке. – Если я пойду к Кострову, это может затянуться на час или больше, а как ты будешь здесь одна?

– Обо мне не беспокойся. Лягу на диване и попробую поспать.

Ложиться после его ухода я не стала. Разморозила в микроволновке картошку фри, бросила на горячую сковородку и хорошенько обжарила. Готовил обычно Макс. Теперь заниматься этим предстояло мне.

Запах жареной картошки растекся по дому и согрел его быстрее, чем батареи. В этом доме прошло детство Артёма. Сложное, несвободное, горькое. И все его внутренние демоны, черти и маленькие бесенята были родом именно из этих стен.

В этом доме к нему время от времени возвращалось заикание, снились дурные сны, а лишний раз подниматься на самый верх, в студию отца, он и вовсе избегал.

Однажды в октябре я поднялась в его старую детскую, чтобы взять настолку. Открыла дверь, и в сером сумраке комнаты вдруг увидела силуэт сидящего на полу мальчика с виолончелью на коленях. Я тут же щелкнула выключателем. Вспыхнул свет – и мальчик исчез. Но это видение в дальнейшем преследовало меня всякий раз, стоило заглянуть в ту комнату.

Лучше всего участок Кострова был виден из кабинета на третьем этаже. Летом оттуда отлично просматривался двор со множеством невысоких построек, извилистые дорожки и цветники, но теперь сквозь густую метель возможно было различить только высокую черную громадину дома с десятком размазанных, словно на картине импрессионистов, бледно-желтых окон. За одним из них решалась наша судьба.

Я ничего не понимала в денежных делах Артёма и никогда не задумывалась об их важности. Как-то Макс пытался объяснить мне, что с Костровым ссориться не стоит, ведь от него зависит их благополучие. В тот момент подобные рассуждения показались мне слишком практичными и меркантильными, сейчас же стало ясно, о чем он говорил. Какой вообще смысл в побеге, если нам не на что будет жить?

У меня самой не было ни денег, ни связей. И все, что я умела, – это только хорошо учиться, слушаться и немного думать.

Взгляд скользнул по освещенной мутными фонарями дороге перед домом, снег в их свете искрился, и казалось, будто с неба сыплется звездная пыль.