Только моя Япония (непридуманное)

Одна французская художница заявила мне, что для нее не существует искусства до Дюфи. Знаете такого? Даже если и не знаете, это не меняет сути дела. Так вот, для нее до счастливца Дюфи, сумевшего последним впрыгнуть в трамвай вечности, не существует ничего и никого — пустота. Вернее, не пустота, а именно ничего — просто туда глаз не глядит и не ведает о существовании. Возможно, вы отметите для себя, что это и есть в какой-то мере помянутый выше предмет моего пристального внимания, правда, в его более широком объеме и тотальном значении. Но я сейчас не об этом. Даже отмечая некоторую близость подобной постановки вопроса, в данном конкретном случае я не чувствую легкости на сердце или какого-либо подобия удовлетворения. Молодой же московский художник и был того радикальнее. Он уверял — и для него, я знаю, действительно так оно и есть — не существует уже ничего, раньше 70-х годов нашего века. Он не лукавил. Просто горизонт реального и актуального времени стремительно сужается, пока окончательно в ближайшем будущем не сожмется до сенсуально-рефлективной точки. Потом будет другая точка, отделенная от предыдущей вакуумом, не передающим никакой информации и не пересекаемым траекторией ни одного долго длящегося ощущения. Интересный род вечности. Вернее, все-таки пока еще не реализованной, но лишь подступающей. Эдакие самозамкнутые зоны, переступающие катастрофическую пропасть, разделяющую их только неведомым трансгрессивным способом, при котором во многом утрачивается как и сам объем информации, так и ее структурно иерархические параметры. Ну что же, можно не понимать сего, огорчаться сим, отрицать, но просто надо знать, в каком мире мы живем и тем более, в каком будем жить в самом ближайшем будущем.

Но все-таки все, имеющее отношение к традиционному визуальному опыту и окружению, весьма и очень даже удается современным японцам. Везде множество разнообразнейших, неприхотливых, ненавязчивых, с неизбывным вкусом обставленных уголков. И отнюдь не каких там невозможных тропически-экзотических изысков. Милые и естественные, они заполняют пространства городов и пригородов, включаясь, вливаясь в окружающую среду. В качестве ее неотъемлемого и исполненного глубокого смысла элемента всюду полно одиноких, хрупких, подросткового вида девушек, одиноко грустящих над стоячей или проточной водой. Полно крохотных, сухоньких, размером с нашего ребеночка, ссутулившихся пожилых аккуратных женщин с такими же собачками на цветном поводке и украшенных какими-нибудь там бантиками или пелериночками вокруг шейки или на лапках. В тоненьких ручках женщин матово поблескивают полиэтиленовые пакетики, куда они, подрагивая всем своим невесомым телом, как драгоценности внимательно собирают родные собачьи какашечки. Животные во время сей процедуры застывают строги и спокойны и не то чтобы сурово, но требовательно наблюдают за правильностью и точностью исполнения ритуала. Все происходит в совершеннейшей тишине и сосредоточенности.

Полно, естественно, и детей, тихих, веселых, подвижных, но умеренных в проявлении своих маловозрастных буйств и страстей. По речкам застыли в многочасовых стояниях в воде, ведомые всему свету, неудивительные рыбаки с засученными по колено штанинами и с вздетыми удильными шестами. По соседству с ними в таких же позах надолго замерли цапли, осторожно-подозрительно бросая быстрые косые взгляды на антропоморфных соседей: а не издеваются ли? А не таится ли в этом уж и вовсе какая запредельная дьявольская уловка? И ведь правы! Как, однако же, пернатые правы и проницательны! Для безопасности они делают два-три шага в сторону и снова застывают.