Только моя

— Чего ты хочешь? — грубо спросил Вулф. — С начала нашего путешествия в дилижансе я видел, как ты все время смотрела на меня, думая, что я не замечаю этого.

Джессика не возражала, ибо это была правда. Она не спускала глаз с Вулфа. Он всегда притягивал ее. И чем старше она становилась, тем больше это ощущала.

Вулф продолжал говорить, его голос звучал резко и гневно.

— Ты постоянно смотрела на меня и думала, как бы лечь в постель с дикарем, но когда я…

— Никогда! — зашлась в истошном крике Джессика. — Никогда! Я никогда не думала… Чтобы я!.. Меня одна мысль об этом приводит в ужас!

Глаза Вулфа сузились до черных щелочек.

— Значит, ты согласна на развод.

Слова были произнесены так мягко, что Джессика вначале вообще их не поняла. Когда, наконец, смысл дошел до нее, она закрыла глаза и попыталась преодолеть страх, который охватил ее.

— Нет, — сказала она дрожащим голосом. — Может, ты и дикарь, но силой ты меня брать не будешь.

Вулф демонстративно положил руку на гнездышко волос повыше бедер.

— Не буду? — спросил он тихо.

Она напряглась, как будто ее ударили кнутом. Глаза ее открылись и настолько расширились от страха, что, казалось, выйдут из орбит. Она попыталась поднять руки в немой мольбе, но они не подчинились ей. Она хотела заговорить, не из ее губ вырывался лишь хриплый шепот, и можно было лишь догадаться, что она пыталась произнести его имя.

Не в силах более справиться со злостью на себя, на нее, на этот фиктивный брак, Вулф вскочил на ноги.

— Убирайся! — сказал он отрывисто.

Джессика посмотрела на него, явно не понимая, чего от нее хотят

— Выкатывайтесь из моей постели, ваша милость. Вы мне противны в той же степени, в какой я внушаю ужас вам. Я не мог бы взять вас, даже если бы должен был это сделать. Вы не женщина, вы испорченный, жестокий ребенок.

Джессика зашевелилась, но движения ее были замедленны. Он наклонился и поставил ее на ноги.

— Соглашайся на развод, — потребовал он негромко. — Черт бы тебя побрал, отпусти меня на волю!

Она проглотила комок в горле и покачала головой.

Вулф долго смотрел на Джессику. Когда он наконец заговорил, его голос звучал тихо и убийственно холодно, а слова хлестали сильнее, чем пощечины.

— Ты проклянешь тот день, когда обманом завлекла меня в этот брак. Есть вещи и похуже, чем ласки дикаря. И о них ты тоже непременно узнаешь.

7

Скрывая страх, Джессика уголком глаз наблюдала за Вулфом, который глотнул приготовленный ею кофе. Когда он сделал гримасу, она вздохнула и подвинула ему чашку с компотом, блюдо с ветчиной и бисквиты.

Вулф поковырял вилкой ветчину, проигнорировал бисквиты и стал вылавливать чайной ложкой фрукты из компота. Джессика надеялась, что после еды он будет менее свирепым. Возможно, он после этого выслушает ее объяснения. И будет меньше презирать ее.

Вулф молча ел, ощущая на себе взгляд Джессики. Он ничего не говорил ей. И не смотрел на нее. Так было безопаснее. Иначе он мог сорваться. Просыпаться по утрам в состоянии возбуждения, которое увеличивалось при одном взгляде на Джессику, — могло ли это способствовать смягчению его гнева.

— Еще ветчины? — спросила она мягко

— Нет, спасибо.

Джессику не вводила в заблуждение вежливость Вулфа, поскольку она знала, что вежливость для него естественна как дыхание и сама по себе мало что значит. В Англии его манеры были так же безупречны, как у герцога. Но Вулфу не было свойственно сглаживать свои слова и поступки, как принято в высших кругах. Среди англичан он ни на минуту не забывал, что он чужак. Из традиций он создал себе броню, одновременно используя их для ответных мелких уколов Виконтов дикарь всегда оказывался элегантнее, чем те, кто был рожден для богатства, и дикарями в сравнении с ним выглядели они.

— Вулф, — обратилась к нему Джессика, — вчера вечером я была слишком усталой, взвинченной.

Он резко оборвал ее:

— Вчера вечером вы объяснились предельно ясно, ваша милость. Мои прикосновения приводят вас в ужас.

— Нет, я вовсе не это хотела сказать.

— К черту то, что ты хотела сказать! Важно то, что ты сказала.

— Пожалуйста, выслушай меня, — проговорила она, не собираясь так просто сдаваться.

— Я уже слышал все, что…

— Я никогда раньше не была обнаженной перед мужчиной, — перебила она Вулфа, повысив голос. — Я никогда не касалась обнаженного мужчины, никто никогда не касался меня, и я видела, с каким желанием ты смотрел на меня, и забыла что ты меня никогда не обидишь, и я… — голос Джессики прервался, — я испугалась. Мне показалось, что я загнана в угол, мною овладела паника… Пожалуйста, не сердись на меня. Мне… Вулф, мне приятно касаться тебя и ощущать твои прикосновения… Я испугалась.

— Господи боже мой, — с отвращением произнес Вулф, вставая из-за стола. — Тебе приятно это настолько, что нагнало на тебя панику? Полноте, ваша милость! В вашем распоряжении были многие часы для того, чтобы придумать оправдание… И вот — это все, что вы смогли сказать? Я слышал правду вчера вечером, и мы оба ее знаем.

— Нет, — твердо сказала она. — Это не так.

— Довольно!