Подсунув рычаг под трубу, крыса со всех сил налегла на него. С душераздирающим скрипом труба приподнялась, дернулась и вдруг поползла вверх. Зверюга тяжело дышала, продолжая давить всем весом тела.
— Выбирайся, — выдохнула она. — Ну, живее!
Музыкант осторожно вытащил руку, стараясь как можно меньше задевать ею об осколки кирпичей.
— Хорошо, — удовлетворенно заметила серая тварь и, стараясь не шуметь, опустила трубу на место.
Раненый человек с трудом поднялся и огляделся. Ничего, кроме полуобрушившейся стены и груд битого кирпича. И, похоже, никого, кроме них двоих. Несколько бугорков, в которых угадывались очертания мертвых подстреленных или получивших порцию гранатных осколков крыс не в счет. Он поднял с асфальта слуховой аппарат и привычным движением нацепил его дужку на ухо. Конечно, можно читать по губам, но с аппаратом, как ни крути, удобнее.
— Никого нет кроме нас с тобой, — подтвердила крыса. — Мои друзья преследуют твоих. Ну, тех, кому я не успел сыграть свою музыку. Если тебе хочется это знать, твои, вроде, имеют все шансы уйти на свою территорию. Правда, у них кого-то подстрелили. Заметь, я не спрашиваю, что вы здесь делали. Что искали, за чем пришли. Меня интересуют только наши с тобой отношения. Ты помог мне, я помогу тебе.
А мне так хочется, подумал Музыкант, узнать у тебя, что за люди писали записки с просьбой о помощи. Знаешь ли ты что-нибудь о них, о том, как они сюда попали, что с ними случилось дальше и что ждет? Я бы поинтересовался, но границы твоей лояльности обозначены совершенно четко: я тебе, ты мне. Никто третий в этом не замешан. Я не могу ждать от тебя ответа, а если и дождусь, нет никакой гарантии, что в твоих словах будет хоть крупица правды. Чертовски жаль. Быть бы уверенным, что этот поспешный рейд был не зря.
— Ты идти-то можешь? — поинтересовалась говорящая тварь.
Идти Олег мог, несмотря на подвернутую ногу. Но дело было в том, что ночь заканчивалась, вот-вот поднимется солнце, а вокруг наверняка снуют крысиные патрули, взбудораженные дерзкой вылазкой людей. Так он и сказал своему странному собеседнику. Тот задумался.
— Тут есть один подвал, — наконец, сказал он. — Пересидишь до ночи? Или вообще несколько дней там просидишь, придешь в себя, отдохнешь. Устраивает?
— Вполне, — согласился Олег.
— Здесь недалеко. Пошли. Я тебе принесу еды, медикаментов. И не бойся, я тебя не выдам.
— Уже не боюсь.
Олег сделал первый шаг, за ним — другой, еще и еще. Ничего, вполне терпимо. Жить можно. Вот только неясно, что с рукой. Только бы не перелом. Может быть, ему все-таки повезло, и это всего лишь серьезный ушиб? Вот только рука с ним не соглашалась, висела безжизненной плетью и отказывалась подчиняться.
— Почему ты мне помогаешь? — спросил он.
— А почему ты помог мне? — парировала крыса.
— Хороший вопрос… Все-таки, я человек, а ты…
— Ага. Вот в чем дело. А я крыса. Мерзкая тварь, которая может только жрать, гадить и размножаться. Что ж, человек, ты не очень далек от истины. Я знаю, как люди относятся к нам. Я читал много ваших книг. Да-да, не удивляйся, читать я тоже умею. Там было про Шелкунчика. Еще что-то насчет чумы. И про какой-то дом посреди пустыни, который штурмовали крысы, приехавшие на бронетранспортере. В общем, образ, созданный вашими писателями, не назовешь привлекательным. Ну и, справедливости ради, признаю, что наши неразумные предки заслужили такой оценки. Да и их облагодетельствованные разумом потомки, честно говоря, тоже не особо лучше.
— Гуманизма вам не хватает, — предположил Олег.
Удивляться он и не думал. Его личная удивлялка давно уже отпросилась в бессрочный отпуск. Говорящие крысы, читающие крысы. Все в порядке. Что дальше? Крысы, сочиняющие стихи? Рисующие картины?
— Это точно, — согласился с ним собеседник. — Человечная крыса — это было бы смешно, ты не находишь?
— Люди называют крысой человека, который ворует у близких людей.
— Опять негатив, — вздохнул спаситель Музыканта. — Впрочем, как я уже говорил, спорить я не собираюсь. Против правды не попрешь. У нас это очень распространено — воровать у своих, пресмыкаться перед сильным, идти вперед по головам слабых. Ничего не поделаешь, мы крысы.
Музыкант никак не мог понять, говорит ли его собеседник серьезно или иронизирует. Тем временем они выбрались на какие-то задворки и вскарабкались на невысокую кучу мусора.
— Ну-ка постой, — крыса придержала Олега. — Сейчас посмотрим… Ага… А здесь…
Она повертела усатой мордой направо-налево, шумно принюхалась, задрожав тонкими усами. Потом как будто прислушалась, хотя Музыкант не слышал даже намека на подозрительный звук. Ничего, кроме постоянного шепота ветра.
— Все в порядке, — наконец, сообщила она. — Можно идти.