Только хорошие умирают молодыми

— Вот и хорошо, — вмешался Доцент. — Сначала будет говорить Олег, затем я. Мне тоже нужно кое-что вам рассказать. Может быть, даже, — он сделал паузу, — покаяться. Но — потом. Олег, тебе слово.

Штабист присел в оставшееся свободным кресло и прикрыл глаза. Музыкант вспомнил, что еще перед тем как спуститься в подземные тоннели и начать охоту за Флейтистом, которая и привела к тому, что все они собрались в квартире Данила Сергеевича, Доцент выглядел так, будто в любой момент готов уснуть. А ведь потом была долгая дорога, бой с крысами, затем он должен был выйти к своим и помочь выбраться Васяне, и еще, наверное, начал поиски Олега… И вряд ли все это время Доцента могла отпустить война. Так что удивительно было, как он вообще держался на ногах и мог разговаривать.

— Хорошо, — начал Музыкант. — Тогда слушайте.

И он еще раз рассказал всю историю от начала и до конца.

— Вот так, — подытожил Кравченко, когда рассказ Олега закончился. — Если верить Олегу — а лично я считаю, что не верить ему у нас нет никаких оснований, — крысы, как и мы, не являются монолитным обществом. Они совсем не единая масса, как мы привыкли о них думать. И часть из них просит у нас помощи. Если угодно, пощады просит. Олег думает, что мы можем на это пойти, и если быть честным, то я с ним согласен. Тем более что все, чего им нужно, — это уйти. Надеюсь, что все, кто здесь собрался, поддержат нас и помогут.

— Погоди, — поморщился Доцент и, сняв очки, почесал дужкой переносицу.

Пока Олег рассказывал о своем общении с крысой, он пару раз бросал взгляды на штабиста. Каждый раз ему казалось, что тот все-таки уснул. Но даже если это так и было, Доцент сумел вовремя проснуться.

— Погоди, — повторил он, — Олег, ты говорил только о себе. Почему ты ничего не сказал о других? О тех, кто был до тебя. О Сверзине?

— Откуда ты знаешь… — удивленно начал Олег.

Кравченко тоже явно хотел спросить то же самое. Остальные заинтересованно посмотрели на Музыканта.

— Сейчас все объясню, — ответил Доцент. — Ты говори, говори, я потом добавлю.

— Значит, так, — сказал снайпер. — Крыса рассказала мне, что еще раньше встречалась с другими людьми. Разговаривала с ними. Сверзин Лев Федорыч — кое-кто из вас его знал — был одним из них. Крыса, она… Хорошо она отзывалась о нем.

Голос Олега дрогнул. Сверзин погиб. Исчез. А скоро может не стать Флейтиста.

— Потом Сверзин пропал. Обещал прийти и не пришел. Больше я ничего не знаю.

— Да, — подтвердил Кравченко. — Мне Федорыч тоже рассказывал о говорящей крысе. Но он не успел рассказать ничего конкретного — просто обмолвился: вот, мол, было такое. А потом не стало Федорыча, и никто не знает, что с ним случилось.

— Я знаю, — явно через силу произнес Доцент. — Его убили. По моему приказу.

— Почему? — только и сказал Кравченко. — Чем он тебе помешал?

Музыкант не сказал ничего. Просто смотрел на сидящего в кресле человека, смотрел и ничего не хотел говорить. Вот что ты имел в виду, Доцент, когда говорил о покаянии? Да, если по твоему приказу казнили одного человека, рискнувшего установить контакт с врагом, то мне, можно сказать, повезло.

— Он пришел ко мне, — продолжал штабист, — и все рассказал. Как встретился с крысой, как выяснилось, что она умеет разговаривать, как он удивлен и рад, что есть хоть какая-то перспектива, пусть слабая, но надежда, что мы сумеем найти общий язык… А я испугался. Да, — с каким-то вызовом повторил он, — испугался. Мы все живем этой войной, крысы — это враги, мы все это знаем. Мы их убиваем — они убивают нас. Вся наша жизнь уже давно рассчитана именно на это. Менять что-либо — это так трудно. К тому же не было никаких гарантий, что крыса не обманывала Сверзина. Но он так восторженно говорил о ней, и я подумал, что она могла как-то повлиять на него. Загипнотизировать. Внушить что-то. Тогда я еще не знал ни о какой флейте, и я приказал паре верных людей сделать так, чтобы Лев Федорыч исчез. Вот он и исчез. Все. Конец истории.

Он замолчал.

Значит, так, устало подумал Олег. Ты покаялся — теперь нам определять меру покаяния? Судить тебя?

Доцент словно прочитал его мысли.

— Вы можете осудить меня, — хрипло произнес он.

Зевнул.

Потер измученные бессонницей глаза.

— Извините, — улыбнулся он через силу. — Так вот, вы можете судить меня. Кто-то в своих мыслях, в своем сердце уже, наверное, выносит приговор. У меня есть только одна просьба — давайте доведем до конца все, что мы начали. И эту войну, и эту вашу операцию по спасению крыс. Да, я с вами. Потому что понял, наконец, что был неправ, когда приказал убить Сверзина. Хотел, чтобы люди больше не убивали людей, но сам приказал убить человека, который, похоже, ни в чем не был виноват. Я все сказал и предлагаю заняться делом, а суды и приговоры будут потом, когда у нас будет хоть немного свободного времени.