Только для нас

— Дураки… — всхлипывает она, невольно ерзая на мне и отправляя в персональный ад, потому что трахать ее хочется дико, а нельзя пока… Или можно? — Решальщики… А если бы вас убили обоих тут?

На последнем предложении ее голос дрожит, а на глазах опять появляются слезы.

А я смотрю и ощущаю себя животным. Скотом. Потому что она переживает и плачет, а я умираю, хочу в нее член засунуть.

— Тогда тем более нехер было бы тут делать… — хриплю я и, уже не выдерживая, приказываю, — джинсы снимай!

До Ветки не сразу доходит суть моего приказа, она недоуменно смаргивает слезы, но затем, осознав, вспыхивает и отрицательно мотает головой.

— С ума сошел? Тебе нельзя!

— Можно! — решительно опровергаю я, тиская ее еще отчаянней и сильней, не имея сил сдерживаться, — и очень даже нужно! Иди ко мне!

Я тяну ее на себя, решив заканчивать бесполезные разговоры, в которых не силен, и приступать к действиям, в которых силен.

Ее мокрые губы просто охуительны, божествены, я погружаюсь в нирвану, реально, умираю от кайфа, от ее неловкого, осторожного сопротивления. Ветка боится отталкивать меня всерьез, боится причинить боль, и я эгоистично этим пользуюсь, пуская ладони вовсю гулять под свитером, нащупывать застежку лифчика на спине, забираться за пояс джинсов, короче говоря, действую на ошеломление и дезориентацию противника.

И Ветка явно ошеломляется и дезориентируется, потому что перестает сопротивляться и покорно распластывается по мне, позволяя иметь себя языком и расстегивать джинсы, вздрагивает, когда проникаю пальцами в трусики и добираюсь до готовой уже для меня влажности. Стонет, из последних сил пытаясь прийти в себя, образумить нас, но я усиливаю напор, ощущая, что еще пара ерзаний на мне, и будет фальстарт, слишком все горячо, слишком вкусно, слишком…

Наверно, не избежать бы мне позора, но друг на то и друг, чтоб в беде спасать.

Ванька появляется очень вовремя.

Распахивает дверь, влетает первым, держа в одной руке ствол, а в другой телефон, и выглядит настолько диким в этот момент, что мы с Веткой, обернувшиеся на грохот, замираем в самой горячей и недвусмысленной позе, и только таращимся на него, с бешеными глазами и красной мордой пялящегося на нас в ответ. За спиной Ваньки — столпотворение. Полиция, белые халаты, охрана, все с оружием, все пиздец, какие серьезные.

И все на нас выставляются, отзеркаливая многократно безумное выражение Ванькиной морды.

Надо отдать должное моему другу детства, реакция у него всегда была на высоте.

Мы с Веткой еще только начинаем рты раскрывать, а толпа позади Ваньки изумленно моргать, как он разворачивается и со словами:

— Всем спасибо, дальше мы сами, — захлопывает дверь перед оторопелыми лицами. Закрывает на всякий случай замок до щелчка, а затем поворачивается к нам.

И выражение на его роже уже совсем другое. Хищное и злобное.

Ванька двигается к нам, так и застывшим в той же позе, по пути сует ствол за пояс джинсов, а сотовый кидает на стол, и первым делом подхватывает под локти Ветку, заставляя ее выпрямиться на мне, и жадно целует в губы.

Ветка дергается беспомощно, но я не теряю времени, придерживая за бедра жестче и ощущая, что все внизу вообще не упало от неожиданности, а очень даже наоборот.

И горячий секс в рот, который сейчас наблюдаю, заводит еще сильнее.

Ну вот такой изврат, что тут скажешь… Кайф от того, что мою Ветку целует мой друг, растет только, а не уменьшается.

Много мне времени понадобилось, чтоб дойти до этого, осознать и принять. Верней, времени-то мало, буквально пара недель… Последних недель. А вот дорога к этому осознанию была длиной в пять гребанных лет…

Ванька, между тем, отрывается от натертых губ Ветки, проводит по ним пальцем, тяжело дыша и изучая ее запрокинутое к нему лицо, затем переводит взгляд на меня:

— Ты, дебила кусок, не мог по-человечески сказать? Я дорогу из кирпичей выложил от офиса до больницы!

— Не мог… — хриплю я, жадно тиская Ветку по уже проторенной дорожке и наслаждаясь тем, как она вздрагивает, вкусно и растерянно, — занят был…

— Занят, блять… — ворчит Ванька, поглаживая Ветку по скуле, — я заметил… И не только я. Тебе вообще-то напрягаться нельзя…

— Вот и нехер меня напрягать…

— Вы такие дураки, мальчишки, боже мой… — шепчет Ветка, переводя взгляд с Ваньки на меня и обратно, — такие дураки… Вы меня убьете когда-нибудь своими приколами…

— Не надейся даже, Вет, — серьезно отвечает Ванька, — ты от нас так легко не свалишь… Больше никогда.

— Больше никогда, — эхом повторяет она, и это реально звучит, как клятва.

Я только киваю, закрепляя и ставя печать на сказанном.

Ванька опять наклоняется к губам Ветки, я сильнее сжимаю ее бедра…

Но этот момент происходят одновременно две вещи: в дверь принимается ломиться главный врач, что-то вещая о том, что здесь не бордель и не дом свиданий, а телефон Ветки, тоже валяющийся на столе, начинает завывать дурным “Под моими найками роллс, они называют меня босс”.

И, судя по звукам, набирающим интенсивность, нам явно не дадут сегодня закончить начатое. По крайней мере здесь.

Ванька, вздохнув, отпускает Ветку и идет решать проблему с главврачом.