Только для нас

— Вет… Ну мы просто… Ну, понимаешь… — тут же принимается виновато бубнить Ванька, а тактильный до безобразия Тим просто вместе со стулом двигается ко мне, ловит руку, мягко целует в центр ладони, глядя в глаза.

Я ощущаю неожиданное бессилие, перевожу взгляд с одного гада на второго.

У Тима горячие губы, от них мурашки по коже, у Ваньки черные зрачки глаз, от них огонь по телу…

Они опять со мной это делают… Твари… Скоты… Ненавижу…

Глава 26. Ванька. Сейчас

Ветка такая залипательная сейчас, что мысли путаются. Причем, прекрасно понимаю, насколько важный разговор и насколько неправильно она все понимает… И надо ее переубедить, надо ее как-то в чувство привести, в правильный настрой…

А не могу!

За эти сутки гребанные просто затмение произошло, никогда так себя не чувствовал, чтоб просто мозг отрубался… Хотя, нет. Было. Пять лет назад.

Тим мне в плане разговора не помощник, не его это конек, но по мере сил выручает, мягко, по-кошачьи тиская Ветку.

Я вижу, как у нее мгновенно расширяются зрачки, стоит ему прикоснуться губами к тонкой ладошке, как сбивается дыхание и, наверняка, мысли тоже теряются. Она на нас так явно реагирует, что поневоле с ума начинаем сходить.

Вообще, вот эта реакция показательная, сразу понятно становится, что все правильно делаем, все происходит так, как должно… И теперь надо бы в этой правильности Ветку убедить…

А как это сделать, если слова все теряются, стоит только осознать, что она нас хочет! Что, несмотря на обиду в голосе и в глазах, хочет опять повторить все те безумные вещи, что мы делали с ней совсем недавно?

Это же крышу сносит напрочь!

И потому я стискиваю неосознанно кулаки на столешнице, собираясь с духом, и смотрю только в глаза ей. Тим мягко целует беспомощно раскрытую ладошку, а я держусь. Пока держусь.

— Ветка, — настойчиво возвращаю мысли к общей проблеме, — это произошло не специально. Это… Это просто… Мы не думали в тот момент! Тим, скажи!

Тим отрывается от ее руки, смотрит в глаза внимательно и кивает.

Помощник, блять. Оратор прирожденный.

Он кайф ловит, а я тут отдуваюсь за двоих!

— Мы просто… Просто в какой-то момент поняли, что относимся к тебе по-другому. И сами охерели…

— А почему мне не сказали? — с обидой вскидывает на меня взгляд Ветка, и я привычно дрожу внутри от кайфа и возбуждения.

Она не понимает, что с нами творит! Просто, блять, не осознает, что делает своими глазами зелеными, своими губами пухлыми, трогательной ямочкой у горла, тонкой кожей шеи. Синяки на ней, оттененные белым халатом, наши с Тимом следы. Горячо, блять! Жжет!

— Потому что не могли! — рявкаю я излишне громко, не в силах сдержать раздражение, — как ты себе это представляешь? Просто подойти к тебе и сказать: “Ветка, тут такое дело… Мы тебя хотим оба. Выбирай, с кем будешь”? Ну тупо же!

— Тупо, — соглашается она, — тупее только убеждать меня в собственной непривлекательности и отгонять от меня других парней.

Черьт! Неправильно разговор идет! У меня в голове все, главное, так стройно, красиво даже! А на деле изо рта одна хрень вылетает!

— Вет, ты делай скидку на наш возраст, — говорю я, — мы сами в шоке были, понимаешь? Мы хотели… Мы ждали, короче, чтоб ты выросла…

— Очень… Благородно. — Язвит она, дергая руку у Тима, и тот с сожалением отпускает ее.

— Очень, поверь просто, Вет, — киваю я, и неожиданно Тим, потерявший отвлекающий фактор, дополняет:

— Не представляешь, насколько. Если бы мы не были благородными, то ты бы давно уже…

Тут он замолкает, понимая, что ляпнул хрень, но Ветка уже заводится. Встает, резко запахивая халат, одним слитным движением обходит сидящего Тима, каким-то образом просачиваясь в десятисантиметровую щель между ним и стеной.

Мы не успеваем среагировать, только разворачиваемся за ней синхронно, привстаем, и Ветка команудет:

— Сидеть.

И, бляха, мы садимся. Послушные псы у ног своей хоязйки. И охереваем от собственной реакции.

— А теперь послушайте меня, бывшие друзья детства, — она выделяет слово “бывшие”, разрезая этим нас на куски, — во-первых, вы — редкостные скоты, думающие только о себе. Я все свое детство искренне считала вас своими братьями, и то, что вы себе фантазировали в это время… Это подло и мерзко. Во-вторых, то, что вы со мной сделали пять лет назад, тоже мерзко и подло. Вы воспользовались моей слабостью, моим опьянением… Я не знаю, как вы это разрулили между собой, но видимо разрулили, раз до сих пор общаетесь и не испытываете никаких сложностей и угрызений совести.

Остро ощущаю, что грядет пиздец. Надо вмешаться! Надо прекратить эти ее… гребанные научные выкладки! Перечисляет она, блять! Во-первых, вторых, третьих!

Внутри все каменеет от напряга, рядом тяжело дышит Тим, и я вижу, что сдерживается друг с трудом. Он вообще терпеть не может, когда отчитывают, а уж тут…

— Ветка, ты все понимаешь очень остро…

Неправильно! Дурак! Дурак!