Только бы выжить

Ближе к вечеру Мицкевич и Колдун отправились в путь. Они обогнули опушку, высокой стеной чернел лес, пахло сыростью и хвоёй. Алесь хорошо относился к Апанасу, уважал его. Но всё же хотел бы, чтобы с ним шёл человек, с которым можно поговорить. Впрочем, онемевший старик был самым лучшим слушателем, понимающим. Вот только ответить не мог.

– Ждите, скоро будет баран! – сказал Алесь весело, отправляясь из лагеря.

– Быстрее возвращайтесь! – ответил тогда командир. – Потом пойдём вглубь, найдём дорогу в партизанскую пущу!

Они всё ещё верили, что сумеют найти путь и соединиться с большим партизанским отрядом. По расчётам Савко, он находился вёрст на двадцать вглубь леса. Игнат в последнюю минуту снова хотел остановить старика и парня, сказать – чёрт с этим бараном, нужно уходить. Но не стал. К тому же, если всё сложится хорошо, они вернуться через пару часов. О том, что может быть засада, не хотелось и думать.

То, что к крайним дворам в Белых мхах подъезжали мотоциклы и бронемашины карателей, намеренных прочесать все леса в округе, он, конечно, знать не мог… Командир склонился над трофейной картой, где знакомые названия были на вычурном немецком языке, и, вздохнув, прошептал:

– Не нужно было слушать мальца…

Но оставалось только ждать. Он вновь и вновь взвешивал решение, и понимал, что от успеха зависел весь отряд.

Старик и парень свернули в чащу молодого осинника и брели без троп и дорог. На полпути отдохнули, закусив лепёшками. Колдун сопел, пережёвывая хлебный мякиш беззубым ртом. Алесь огляделся и подумал, как сильно надоел ему этот проклятый лес, болота. Ветер донёс запах далёкого жилья. Захотелось поесть от души, потом в баню и в тёплую постель. Об этом он сказал старику, но тот лишь почесал косматую бороду и крякнул. Эх, когда это теперь будет, чтобы отдохнуть в сытости, поспать глубоко и без тревоги, и будет ли вообще. О своём выборе стать партизаном он никогда не жалел. Можно было бы жить в полном уюте – для этого нужно было идти служить в полицию. Но о таком раскладе он и думать не хотел, ненавидя всех, кто прислуживал немцам. Алесь недолюбливал всех сельчан за то, что жили и не сопротивлялись, поэтому, если бы дали приказ сжечь дотла Белые мхи, он бы вызвался исполнять. Разве что жалко Просю. Её он сначала отвёл бы куда-нибудь, уберёг, а остальных бы…

Он снова посмотрел в сторону, откуда доносился запах печного огня, тепла и жизни. Где-то там была и она. Алесь никогда не признавался Просе, что думает, чувствует к ней. Даже вчера он не рискнул постучать в её окно, хотя и стоял под ним. А помнилось ему только, как до войны встретились они в избе-читальне, вроде был там внеклассный урок. Они оказались рядом, и Алесь смастерил из тетрадного листа журавлика – делать хитроумные фигурки из бумаги, а также вытачивать свистульки и игрушки из дерева научил его дед. Прося взяла журавлика, улыбнулась, и прошептала на ухо:

– Какой красивый! Алесь, научи!

И он показал девочке нехитрую науку. Уже потом Прося от него не отставала, и он показал ей, как делать из бумаги кораблики, самолётики. Так они сдружились. Теперь, вспоминая о ней, Мицкевич думал: испытывала ли она к нему что-то, похожее на его чувства? Он хотел ей обо всё признаться, но не стал стучать в окно. Боялся, что их заметят, и тогда ни Просе, ни бабке Лукерье, с которой сирота жила вдвоём, несдобровать. И ведь разбираться никто из этих сволочей-прислужников не станет. Он вновь представил, как приходит в Белые мхи, находит Просю, велит ей бежать к болотам, а сам бежит от дома к дому, от куреня к бане, и поджигает всё на своём пути. Пусть сдохнут все предатели. Кто не подался в леса и не боролся, тот хуже немца.

Колдун поднялся с хрустом в коленях – короткий привал окончен.

– Скоро баранинки пожуём, дед! – сказал он. – Предателя стрельнем, сволочь эту, старосту! Жду прям, как увижу его мёртвым!

Старик лишь покачал головой. Казалось, он уже не испытывал никаких чувств. И старосту он застрелит так, что и глаз не моргнёт, и забудет о том сразу. У Мицкевича же кровь кипела не на шутку. Он ненавидел старосту и полицаев намного сильнее немцев. Враг был жесток и беспощаден, он пришёл издалека, ввалился грудами металла, уничтожал всё на пути мощным оружием. Немец далеко не глуп, раз захватил полмира и теперь движется по их стране, бесцеремонно хозяйничает. Но враг этот – чужак, от которого стоило ждать худа. Но предатели, приспешники – вот кому нет, и не может быть оправдания и тем более прощения. Таких гадов даже в болоте топить – кощунство, зачем осквернять место, хоть оно и так гнилое и топкое. Он вновь посмотрел на Апанаса, и подумал, что тот, хотя и был другим человеком, с ним, наверное, согласен. Это потери сделали его хладнокровным. Колдун мог убить нескольких немцев на дороге, а потом вечером спокойно и с улыбкой выкапывать корешки или добывать дёготь, выкуривая его из бересты с помощью двух консервных банок.

Это даже и хорошо, что они, такие разные, оказались вместе в одном деле.