Тогда придите, и рассудим

Парк этот, в котором оказалась Мин Алика, как-то сразу давал понять, что здесь — царство женское и порядки тоже свои, женские, которые в чем-то куда строже и формальней мужских, а в чем-то и наоборот. На контроле, куда новые подруги, нимало не мешкая, потащили Мин Алику (обойти это узкое место было никак невозможно), сидела тоже женщина, не очень молодая и уже не очень пригожая, но явно переживающая некую ностальгию по первому и грызущую тоску по второму. И ей здесь было самое место, потому что женщинам помоложе и покрасивее — а таких здесь, как нетрудно догадаться, было большинство, — она ничего спускать не собиралась и никаких поблажек не делала. Но с нею все было разыграно, как простенький вальс в первоклассном оркестре. Она еще только нацелилась на Мин Алику глазами, только еще стала открывать рот, чтобы произнести слова запрета, и только еще дрогнула ее короткопалая рука, чтобы затормозить вертушку, как вдруг все остановилось, потому что в поле ее зрения оказалась кассета с тоскливо знакомой каждой нормальной женщине фирменной эмблемой «Элиана», и бдительная охранница даже несколько задохнулась. Кассету держала в пальцах Нира, которая тут же, приблизив губы к охранному уху, зашептала, что редкостный случай, и открываются колоссальные возможности, и что сейчас внизу они организуют — только для избранных — примерку по кассете, и что пусть охранница срочно найдет кого-то, кто может подменить ее на контроле хотя бы на полчаса, а лучше, если на полный час, потому что она, разумеется, принадлежит к самым избранным, обладает всяческим приоритетом и ее будут непременно ждать внизу, на примерке и обозрении, и заказы от нее примут в первую очередь, и что пусть она ни в коем случае не возражает, потому что этим всех только смертельно обидит, но никаких отказов от нее все равно не примут, испытывая к ней, как ей самой известно, глубокое, неизменное и постоянное уважение. Бдительная охранница, собственно, еще даже не поняла, почему она должна отказываться; она и не собиралась, и хотя ее не очень острый слух ощутил все же какую-то фальшь в том месте, где говорилось о неизменном к ней уважении (найти подтверждение этого в прошлом было затруднительно, Нира же, как было известно решительно всем, вообще никого не уважала) — тем не менее, охранница все согласнее кивала на каждое новое заявление и приглашение, а когда она кивнула в последний раз, Сида и Мин Алика успели уже спуститься в лифте самое малое на две трети всей глубины шахты. Собственно, охранница о них больше и не думала, лихорадочно соображая, кто же мог бы подменить ее на часок и во что это ей обойдется.

Пока Нира спускалась вниз вдогонку за нарушительницами режима, Сида уже успела заправить первую кассету в демонстрационное устройство Страты и включить его. Даже Мин Алика не могла не восхититься качеством объемного изображения; регулируя, его без труда довели до нужной величины, объемное изображение платья, переливаясь цветами, как бы висело в воздухе, выступая из демонстрационного табло, и стоило вам подойти и совместиться с ним, как возникало впечатление, что вещь эта на вас надета, а если было еще и достаточно большое зеркало, то вы могли любоваться в нем своим отражением в сногсшибательном туалете и делать соответствующие выводы. А зеркало тут было; было оно, правда, не в самом центральном посту, а в спаленке, но ради такого случая первые же приглашенные участницы небывалой демонстрации мод перетащили его в центральный пост. И начался великий, пьянящий, обнадеживающий и многообещающий праздник линий, красок и фантазии; и сколько эмоциональной энергии было излучено в тесноватой подземной комнатке! Мин Алика, повинуясь общему настроению, и сама не удержалась и примерила два изделия, и осталась довольна, и сделала зарубку в памяти. Центральный пост был полон женщин, преимущественно молодых, и главным образом полураздетых, на три четверти и на четыре пятых полураздетых, потому что никто не позволил бы себе оскорбить торжество, ныряя в объемное изображение в военном мундире, хотя бы и сшитом по фигурке; что же касается белья, в котором они перед примеркой оставались, то его было на них минимум, потому что вообще внизу было тепло, даже жарковато, а мундиры все же шились из положенного, не слишком воздушного материала, и под форму обычно надевали только то, без чего было бы уж просто неприлично. Вот такая была там обстановка, и просто жаль, что не оказалось там ни одного представителя противоположного пола, который смог бы по достоинству оценить эту картину; впрочем, если бы его не растерзали еще на подступах, то он, прорвавшись, тут же свалился бы в тяжелом сердечном приступе, оказавшись не в силах перенести такое количество красоты, грации, молодости, слез, а может быть, и зависти, и разных не совсем светлых мыслей, и всего прочего. Но ничего не поделаешь — такого представителя не нашлось. Да. Жаль.