Тогда нас было трое

Перепрыгнув через трудное место, Мэнни продолжал: «Я не знаю, есть ли у тебя кто-нибудь, потому что, пока ты была с нами, ты никем больше не интересовалась, и ты никогда ни с кем так не говорила, и, насколько я понял, из нас двоих тоже никому не оказывала особого предпочтения…».

Мэнни открыл глаза и повернул голову туда, где сидели Берт и Марта. Почти касаясь друг друга лбами, они о чем-то тихо и серьезно разговаривали.

Он вспомнил, что Берт назвал своим даром. «У меня есть обаяние, и мне на все начхать». «Пусть, — подумал Мэнни с удовлетворением, — даже если его самовлюбленность она проглядела, этот дар вряд ли предел ее мечтаний. И потом еще блондинка в Сен-Тропезе, — что было, то было, тут уж никуда не денешься. Так что если у Берта и были какие-то виды на Марту или Марта, как предсказывал Берт, непременно должна была сделать выбор, то после блондинки о чем может идти речь? А Берта они сделают другом дома забавный холостяк, лучше не придумаешь», — решил Мэнни.

Мэнни задремал, а в мозгу рождались картинки одна милее и удивительнее другой. Марта сходит с самолета в Айдлуайлде — когда пришло его письмо, у нее уже не хватило терпения плыть пароходом, — и прямо у взлетно-посадочной полосы падает ему на грудь. Воскресенье, уже поздно, они с Мартой просыпаются в своем собственном доме и решают подремать еще часок, а потом идти завтракать. Званый вечер; они входят рука об руку, и одобрительный, завистливый, едва уловимый шепоток проносится по комнате, потому что она так прекрасна. Марта…

Кто-то кричит. Далеко-далеко кто-то кричит.

Мэнни открыл глаза и озадаченно заморгал. «Почему это кто-то кричит у меня во сне?» — подумал он.

Крик повторился, и Мэнни встал и посмотрел на залив. Ярдах в трехстах от берега виднелась лодка. Та самая плоскодонка, которую они заметили раньше. Лодка перевернулась, и две фигурки цеплялись за еле различимое над водой днище. Он продолжал смотреть на них, и оттуда снова послышался вопль, отчаянный и нечленораздельный. На солнце блеснула рука. Машут.

Мэнни обернулся. Берт и Марта уснули прямо на полотенце, положив головы рядышком и вытянувшись на камнях, так что их тела образовали широкое «V».

— Берт! Марта! Вставайте!

Берт зашевелился, потом сел, протирая глаза. С залива снова донесся вопль.

— Это оттуда, — Мэнни показал на залив.

Берт, не вставая, резко повернулся и взглянул на перевернутую лодку и на полузатонувшие фигурки вцепившихся в нее мужчины и женщины.

— Час от часу не легче, — сказал Берт. — Что это они там делают? — Он толкнул Марту локтем в бок. — Вставай, тут кораблекрушение показывают.

Лодка была почти неподвижна и только слегка рыскала, когда фигурки пытались переменить положение. Потом Мэнни увидел, как мужчина оттолкнулся и поплыл к берегу. Он плыл медленно и каждые тридцать секунд останавливался, махал руками и испускал вопль. После такой остановки он исчезал под водой, затем снова выныривал на поверхность, поднимая истерические фонтаны брызг.

— Ну и ну, — сказал Берт, — он ее там бросил.

Берт уже стоял, и рядом с ним стояла Марта, и оба смотрели в ту сторону. Мужчине еще оставалось плыть добрых триста ярдов, и со всеми этими воплями, маханием и нырянием было не похоже, что он когда-нибудь доберется до твердой земли. Женщина, по-прежнему цеплявшаяся за лодку, тоже время от времени что-то кричала, и голос ее, злобный и пронзительный, разносился по сверкающей тихой глади залива.

Наконец Мэнни удалось разобрать, что кричал пловец: «Au secours! Je noye, je noye!»[5]. Мэнни почувствовал легкое раздражение. В солнечный день, посреди мирного, тихого залива жутким голосом кричать «тону» — это уже слишком, театральщина какая-то. Он подошел к краю дамбы, туда, где стояли Берт и Марта.

— С ним все в порядке, — сказал Берт, — у него отличный толчок ногами.

— Но это ему так просто не пройдет, — добавила Марта, — взять и бросить свою даму на волю волн — ну и ну!

Тем временем мужчина снова исчез под водой. На этот раз он что-то долго не показывался, и Мэнни, глядя на то место, где канул этот человек, почувствовал, как у него пересохло во рту. Но вот он показался снова, и обнаженные, белые руки и плечи его блеснули на фоне темно-синей воды. Он, видимо, стягивал под водой рубашку, и действительно, через мгновение она всплыла и, задубевшая от воды, медленно закачалась на волнах. Человек снова закричал. Теперь уже было очевидно, что он взывает к ним троим, стоящим на дамбе. И снова поплыл, тяжело шлепая руками по воде.