Точка дислокации

В уши хлестнул сухой щелчок пистолетного выстрела.

— Отставить неуставные взаимоотношения! — скомандовал появившийся со стороны дома Баклан.

Он держал пистолет стволом кверху, явно до сих пор не уяснив, кто из дерущихся ангел, а кто черт. Похоже, этот чудак вознамерился выступить в роли арбитра; до него все еще не дошло, что время словесных дебатов миновало и нынче в ходу совсем другие аргументы. Он хотел наконец выяснить, кто прав, кто виноват, и он это выяснил — правда, слишком поздно и совсем не так, как ему бы хотелось, но зато наверняка.

Обернувшийся на окрик Жук без малейшего промедления метнул занесенный для удара топор — как всегда, не целясь и, как всегда, точно. Зазубренное лезвие ударило Лугового в середину лица, разрубив его пополам и по самый обух погрузившись в череп. Баклан уронил пистолет, медленно, будто через силу, опустился на колени, а потом упал ничком.

Продолжая скалиться, как маньяк, Жук повернулся к Юрию и замер, заглянув в дуло старинного маузера. Улыбка медленно сползла с его лица, плечи опустились, руки повисли плетьми. Потом что-то неуловимо, но резко изменилось; поза осталась прежней, но от нее так и веяло смертельной угрозой.

Якушев не стал дожидаться продолжения, чтобы выяснить, что именно Жук намерен противопоставить убойной мощи легендарного детища немецких оружейников.

— На, сука! — сказал он, поймав себя на том, что цитирует покойного Баклана, и спустил курок.

У него было сильное опасение, что подобранный в доме Курбанова сувенир годен лишь на то, чтобы украшать собой ковер в гостиной и пугать особо нервных штатских, избежавших службы в армии по состоянию здоровья. Но помнивший октябрьские события далекого семнадцатого года раритет не подкачал. На срезе длинного тонкого ствола на мгновение расцвел огненный цветок, маузер мощно толкнулся в ладонь, задирая ствол, и учитель труда Валерий Павлович Жуков рухнул навзничь, ударившись о землю простреленной навылет головой.

…Шикарный «майбах» укатил, увозя в своем роскошном кожаном салоне Шапошникова и Расулова. Когда он окончательно затерялся в бешеном потоке уличного движения, Юрий повернулся к Быкову. Полученный минуту назад пухлый конверт жег руки, и, поборов искушение выбросить его в ближайшую мусорную урну, Якушев сунул деньги за пазуху.

— Куда ты теперь? — спросил он.

— На наш аэродром, — хмуро ответил Быков. — Прослежу, чтобы Жорку погрузили как надо. Генерал обещал похоронить по-человечески, с воинскими почестями, а главное — без ментов, как погибшего при исполнении.

— Это дело, — сказал Якушев. — Да, не помогла Баклану его иконка…

— Это как сказать, — неожиданно возразил Быков. Запустив руку за пазуху, он порылся во внутреннем кармане и, к изумлению Юрия, вынул оттуда бумажный образок святого Сергия Радонежского — изрядно потертый, засаленный, с лохматыми краями, сто раз пропотевший насквозь, с едва различимым, наполовину стершимся ликом. — Ума не приложу, когда он ухитрился мне его в карман засунуть. Наверное, там, в горах, а может, еще в Москве, у Логинова на даче… Я его, грешным делом, только полчаса назад обнаружил — гаишник документы спросил, я сунулся в карман, а там — это…

— Да, дела, — сказал Юрий, глядя на образок. Бумага была ветхая, но целая, без дырок.

— Он у меня в правом кармане лежал, — правильно истолковав его взгляд, сказал Ти-Рекс. — А пистолет — в левом, где сердце. Я, вообще-то, его там никогда не ношу, внутренний карман для «стечкина» не самое подходящее место. А тут почему-то засунул именно туда…

— Баклан бы сейчас непременно сказал, что это святой тебя надоумил, — невесело усмехнулся Спец. — А заодно, для верности, и пулю отвел, направил не правее и не левее, а точнехонько в рукоятку.

— Ты, Юрик, прежде чем дальше станешь шутить, вот о чем подумай, — хмуро, без улыбки произнес Быков. — Иконка — вот она, при мне, я — вот он, весь тут, не поцарапался даже. А Жорка где? А? Молчишь?

Из кафе, напротив которого они стояли, вышла Даша. Жуя на ходу и вытирая губы платком, она почти бегом приблизилась к ним и сразу же, как будто в поисках опоры, прислонилась к Быкову. Якушев отвел глаза, чтобы не видеть улыбки, придававшей твердому, будто высеченному из камня, лицу командира глупое, какое-то по-щенячьи радостное выражение. Впрочем, счастливые люди всегда выглядят немного глупо — просто потому, что резко выделяются из серой массы хмурых, озабоченных, одолеваемых будничными проблемами и дрязгами сограждан.

— Какие планы, товарищ Спец? — отвлекла его от размышлений о природе человеческого счастья Даша.

— Домой, наверное, поеду, — пожав плечами, ответил он.

— Лучше к Людке иди, — тоном эксперта посоветовала Даша. — Я заметила, она у тебя вместо валерьянки — лучше всех стресс снимает. И вообще, она нормальная тетка. Взял бы да и женился…

— Не хочу, — легкомысленно отказался от предложенного ему варианта семейной идиллии Юрий. — И потом, мы с ней уже расплевались. Помнишь, я у тебя телефон просил? Просто подумалось: а вдруг не удастся попрощаться? Убьют, думаю, а бабе одно расстройство…