tmp0

На мгновение она прикрыла глаза. Но голод… Никогда раньше она не испытывала такого соблазна выпить из другого существа, и так как иной альтернативы не предвиделось, то и Лаклейн начинал казаться подходящим вариантом. Эмма знала наверняка, где именно прокусила бы эту шею, как вонзила бы когти в его спину, притянув ближе, чтобы получить желанную дозу «своего наркотика».

— Ты хорошо ведешь машину.

Испугавшись, она закашлялась. Интересно, заметил ли он, как она разглядывала его и одновременно потирала языком клык? Затем вспомнив его слова, Эмма нахмурилась.

— Хмм, и как же ты можешь судить об этом?

— Ты кажешься достаточно уверенной, чтобы отвести глаза от дороги.

Прокололась.

— К твоему сведению, я не особенно хороший водитель, — друзья Эммы часто жаловались на ее нерешительность и манеру пропускать всех вперед до тех пор, пока она сама не оказывалась в конце пробки.

— Если ты не особенно хороший водитель, то, что же ты делаешь хорошо?

Она долго смотрела на дорогу, обдумывая ответ. Делать что-то хорошо — весьма относительное понятие, верно? Она любила петь, но ее голос не мог сравниться с пением сирен. Умела играть на пианино, но ее учителями были двенадцатипалые демоны. Эмма честно призналась:

— Я солгала, если бы сказала, что делаю что-то особенно хорошо.

— А лгать ты не можешь.

— Да, не могу, — она ненавидела эту свою особенность. Почему вампиры не могли лгать, не испытывая при этом боли? Как люди. Которые всего лишь краснели и чувствовали себя неловко.

Лаклейн еще несколько раз открыл и закрыл люк на крыше, затем вытащил несколько листков бумаги из кармана куртки.

— Кто такая Регина? Люсия и Никс?

Эмма кинула на него беглый взгляд и открыла от удивления рот.

— Ты забрал мои личные письма со стойки регистрации?

— И твою одежду, которую подвергли сухой чистке, — ответил он скучающим тоном. — Что для меня звучит как оксюморон^xvi.

— Разумеется, ты забрал, — резко сказала Эмма. — А почему бы тебе и не забрать? — «Уединения? Его не будет», насмешливо произнес тогда ликан. Он подслушивал ее разговор с Региной — как будто имел на это право!

— Кто они такие? — вновь настойчиво спросил Лаклейн. — Они все требуют, чтобы ты им позвонила. Кроме Никс, чье сообщение — совершеннейшая бессмыслица.

Никс была ее теткой с причудами, самой старой из валькирий — или прото-валькирией, как ей нравилось, чтобы ее называли. Выглядела она как супермодель, но при этом видела будущее куда яснее настоящего. Эмма могла только гадать, что Чокнутая Никс ей передала.

— Дай посмотреть, — Эмма выхватила записку, и, расправив ее на руле, бросила быстрый взгляд на дорогу, прежде чем прочесть.

Тук, тук…

— Кто там?

— Эмма.

— Какая Эмма? Какая Эмма? Какая Эмма? Какая Эмма?

Перед отъездом в Европу Никс сказала ей, что в этой поездке «она совершит то, что ей было предначертано».

Но, очевидно, Эмме было суждено оказаться в лапах буйнопомешанного ликана. До чего же фиговая у нее судьба.

Своим сообщением Никс напоминала Эмме о ее предназначении. Она одна знала, насколько страстно Эммалин мечтала обрести свою настоящую сущность, заслужить свою собственную страницу в почитаемой валькириями Книге Воительниц.

— Что это означает? — спросил Лаклейн, когда Эмма смяла записку и бросила ее в ноги.

Она была в ярости от того, что он прочел это сообщение, просто в исступлении, что он вообще видел что-либо, позволяющее узнать о ее жизни. Учитывая его способность наблюдать и схватывать всё на лету, он припрет ее к стене еще до того, как они доберутся до Ла-Манша.

— Люсия зовет тебя Эм. Так тебя называют родные?

Всё. Хватит. Слишком много попыток разузнать о ней, слишком много вопросов.

— Послушайте, ммм, мистер. Я попала … в ситуацию. С тобой. И чтобы выбраться из нее, согласилась отвезти тебя в Шотландию, — голод делал ее раздражительной, что заставляло забывать о последствиях, и зачастую могло сойти за храбрость. — Я не соглашалась быть твоим другом, или… спать с тобой, или и уж тем более награждать твое вторжение в мою личную жизнь подробными рассказами о себе.

— Если ты ответишь на мои вопросы, я отвечу на твои.

— У меня к тебе нет вопросов. Знаю ли я, почему ты был заперт на протяжении — сколько там приблизительно? — пятнадцати десятилетий? Нет! И, честно говоря, не горю желанием узнать. И откуда ты там возник прошлой ночью? Аналогично.

— Тебе не любопытно, почему всё это произошло?

— Я постараюсь забыть «всё это» сразу же, как довезу тебя до Шотландии, так что, с чего бы мне хотеть узнать больше? Мой модус операнди всегда заключался в том, что надо быть тише воды, ниже травы и не задавать слишком много вопросов. До сих пор он себя оправдывал.

— То есть ты ожидаешь, что мы просидим в этой закрытой кабине всю дорогу в тишине?

— Разумеется, нет, — и Эмма включила радио.