- Именно! Пусть сначала на этом уровне овладевают наукой управлять, обучаются принципам хозрасчета и так далее. Освоят этот уровень - по-другому станут смотреть на заводские проблемы. Не на уровне "это не так, да то не эдак", а уже точно зная, где есть узкие места, и что реально можно своими силами сделать для их устранения. Уверяю: и тяга к учебе появится, к тому, чтобы овладеть недостающими знаниями - для дела ведь, а не для просиживания штанов на производственных совещаниях. Вот тогда и дальше можно будет двигаться - к плановой работе на уровне предприятия.
- Слушай, - вдруг спохватывается Лазарь, - а что это мы все на "вы"? Давай уж на "ты" перейдем!
- Согласен! - говорю, и протягиваю ему руку. - Ну что, решится комсомол выдвинуть идею хозрасчетных бригад: со всеми правами, но и с полной мерой ответственности?
- Решится! - твердо отвечает Шацкин.
- А ведь это - объявление войны, - заявляю, глядя ему прямо в глаза. - Всяким чинушам-бюрократам, и тем, кто привык жить по указке сверху, и тем, кто живет по принципу "моя хата с краю". Таких ведь ой, как много! И война эта - не на один год. Что сам ты не отступишься - верю. А комсомол как, потянет?
- Потянет! - слышу я твердый голос. - Иначе, зачем было коммунистическим союзом молодежи называться?
Тут мы перешли к обсуждению конкретных вариантов организации таких бригад, не обращая внимания на то, что подошло уже время обеда. Первым спохватился время от времени заглядывавший в нашу комнату Михаил Евграфович. Он тронул свою дочку, внимательно наблюдавшую за нашей беседой, за плечо, и что-то ей тихонько сказал. Лида Лагутина, извинившись, куда-то убежала (полагаю, в домовую кухню), и вскоре притащила нам поесть. Чем уж она там нас угощала, ни я, ни, думаю, Лазарь Шацкин, не обратили внимания - так мы были увлечены. Впрочем, вскоре после обеда наш разговор завершился, и мы расстались, оба уверенные, что эта не последняя наша встреча.
Понедельник, вторник, среда прошли в обычной бюрократической круговерти, а в четверг по наркомату поползли слухи о письме Троцкого, направленного им восьмого октября в Политбюро. Согласно этим слухам, Троцкий выступил против зажима партийной демократии. Так-так, все пока идет, как и шло в моей истории. Никакой видимой реакции на наш с ним разговор Лев Давидович не демонстрирует. Да и вокруг меня никакого шевеления пока не видно - а ведь некоторые мои слова Предреввоенсовета никак не мог пропустить мимо ушей.
По зрелом размышлении решаю не гнать волну, и подождать развития событий. Излишняя суета может только навредить. Было бы чересчур большим самомнением воображать себя мастером политической интриги. Любые неосторожные шаги могут привести к тому, что я заиграюсь и попаду под раздачу без всякой пользы для дела.
Как и ожидалось, через неделю появились новые, гораздо более неожиданные для мирка советских служащих, слухи. Если про то, что Троцкий бодается с большинством Политбюро, не вынося пока этих конфликтов на люди, было известно уже довольно давно, то вот направленное в ЦК ВКП (б) письмо, подписанное сорока шестью видными деятелями партии (в том числе и членами ЦК) было весьма необычным событием. Обличение бюрократизации партии и государства, и требование реальной партийной демократии, содержащиеся в письме, стали предметом многочисленных кулуарных разговоров среди партийцев, да и не только.
Очередной телефонный звонок, раздавшийся в среду, 17 октября, при всей его ожидаемости, меня все же удивил:
- Здравствуйте, Виктор Валентинович. Вас беспокоит Бутов Георгий Васильевич, управляющий делами РВС Республики. Не могли бы вы подойти ко мне завтра, восемнадцатого числа, прямо с утра. В девять тридцать вас устроит?
Бутов, Бутов... А что я о нем знаю? Да ничего! Зачем же ему нужна эта встреча? Непонятно...
- Простите, Георгий Васильевич, а каков будет предмет разговора?
- Не по телефону, - коротко бросил мой собеседник.
А, ладно! Кто не рискует...
- Хорошо, я буду.
- Тогда до завтра, Виктор Валентинович.
- До свидания, - и трубка отозвалась лишь щелчками да шорохом помех.
Завтрашним утром я прошел уже знакомым путем по Знаменке к зданию РВС, заглянул в бюро пропусков и получил необходимую для прохода в это важное учреждение бумажку. Ориентируясь на номер кабинета, и подвергаясь проверкам на многочисленных постах, я добрался до приемной управляющего делами Реввоенсовета. Секретарь доложил о моем приходе, и тут снова пришлось испытать легкое недоумение - Георгий Васильевич сам вышел из кабинета, и, поздоровавшись, сообщил:
- Нам с вами надо будет пройти в другое помещение.
Неожиданности на этом не кончились: "другое помещение" оказалось кабинетом Троцкого. Бутов, заведя меня в приемную, кивнул секретарю:
- Сдаю вам с рук на руки, как и договорились.
Секретарь поднял трубку и через несколько секунд обратился ко мне:
- Лев Давидович вас ждет.
Да, интересный поворот! Ну что же, раз ждет, не будем мешкать. Я вхожу в услужливо распахнутую секретарем дверь:
- Доброе утро, Лев Давидович!