Иван засмеялся:
– Так ли уж и не зависит. Бомж тоже кушать хочет. Значит, и он ждет подачек от более состоятельных сограждан.
– Да, но он свободен.
– Если следовать твоей логике: самая свободная личность – это преступник. Ни у кого не просит, ни от кого не зависит…
– Преступник? – переспросил джинсовый. – Преступник…
В это мгновение пред домом Картошкиных остановился микроавтобус с красными крестами.
– Погоди, погоди, – прервал беседу Шурик, – не по мою ли это душу? – Он присмотрелся. – Ну, точно! Вон, в окошке маячит тот, который меня электричеством пытал. Доктор Дробот. Ну, нет. На этот раз номер не пройдет! Хрен вы меня возьмете.
Но никто и не думал хватать джинсового парня. Машина минуты три постояла у калитки, потом медленно двинулась дальше.
– Передумали? – предположил Иван.
– Нет, браток, эти не передумывают. Дальше поехали, еще за кем-то. А потом за мной вернутся.
– Бежать думаешь? Ты же еле ходишь.
– Нет. Не бежать… Ладно, пока хватит говорить. Мне сосредоточиться нужно. – Шурик поднялся со скамьи и пошел в дом.
О дальнейших событиях, участниками которых стали доктор Дробот и санитары психиатрической лечебницы, читатель уже знает, так что повторяться ни к чему. Через некоторое время узнал о них и Иван. Еще одна загадка. Несомненно, к произошедшему на соколовском подворье приложил руку Шурик. Но каким образом?! Ведь он там даже не присутствовал.
Иван все больше запутывался в происходящем. Все чаще его посещала мысль, что было бы лучше уехать отсюда, и пускай, говоря словами Евангелия, «мертвые сами погребают своих мертвецов». И только упрямство не позволяло ему сделать это.
12
…В последнее, трудное для большинства населения страны время дети оказались в прямом и переносном смысле беспризорными. В результате – избыток энергии, который у молодых людей сейчас не находит правильного выхода и реализации, толкает многих из них на различные «подвиги». При этом проявление половых признаков у юношей и девушек, биологически совершенно безграмотных, начинает еще больше вызывать взаимное любопытство, и, будучи теоретически неподготовленными, они пытаются «на практике» познать интересующую их истину. В результате именно в тех семьях, где не готовились к грядущему физиологическому взрослению детей, не приучили к делу, не привили любовь к спорту или какому-нибудь хобби, не внушили чувство ответственности перед другими людьми, не воспитали нравственность, как раз и вырастают неустойчивые дети, которые не способны противостоять малейшим жизненным испытаниям. И в дальнейшем их поломанные судьбы делают несчастными их родителей, упустивших то время, когда они были авторитетом для своих детей и могли направить их в правильное русло.
Когда Людмила Сергеевна Плацекина узнала, что произошло во дворе дома Соколовых, она пришла в ужас. Однако где-то в потемках души одновременно возникло еще и гаденькое чувство облегчения.
А сообщил ей о событиях все тот же Кузьмич. Когда старик прибежал в городскую управу и без соблюдения всякой субординации ворвался в кабинет «новой метлы», на нем лица не было.
– Тут такое, такое!.. – зачастил он.
Из смутных речей Кузмича выходило, что на бригаду медиков из соцгородской психиатрической лечебницы напали жена и теща Генки Соколова, а так же его мертвый ребенок.
– Голову снесли напрочь этому доктору! – верещал Кузьмич.
– Убили?! – не поверила Людмила Сергеевна.
– Как барана зарезали! – орал старикашка.
– А санитары?
– И их тоже!
– Всех?
– Нет, один остался. Он с Соколовыми и покончил. Тоже их перекокал.
– И мальчишку?
– Нет, тот жив… Вернее, не жив, а скорее мертв. Но стоит на ногах…
– Ты, дед, чего-то не то мелешь! – усомнилась мадам Плацекина.
– Вот как на духу!.. Не верите, поезжайте, посмотрите сами!
Но у Людмилы Сергеевны не было никакого желания созерцать обезглавленного любовника. Еще по ночам сниться будет. Вместо этого она вызвала собственного муженька.