Тьма века сего

- Я... - начал Маршалл, и теперь он чувствовал себя униженным и глупым, я действительно устал бороться, Альф. Может быть, меня так воспитали и поэтому ценили в "Тайме"-, но я решил перебраться сюда, а это что-нибудь да значит. Я устал, Альф, и не становлюсь моложе. Мне необходимо подлечиться. Хочу научиться быть обыкновенным человеком и просто жить.

- Да, - подхватил Бруммель, - именно это тебе и нужно.

- Так что... не волнуйся. Я хочу жить тихо и спокойно, как все люди. Я не собираюсь больше сражаться и не хочу неприятностей. С моей стороны тебе нечего опасаться.

Бруммель был восхищен и протянул ему руку. Пожимая ее, Маршалл чувствовал себя так скверно, как будто продал душу. Да неужели Маршалл Хоган говорил все это? "Я, должно быть, и вправду устал", - подумал он. Не успев опомниться, он очутился за дверью. Аудиенция была окончена! Когда Хоган вышел и дверь за ним была тщательно закрыта, Альф Бруммель со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла и сидел некоторое время, глядя в пространство, собираясь с силами для выполнения следующего, не менее трудного дела. Разговор с Маршаллом был, по его мнению, только репетицией, а теперь его ожидало настоящее испытание. Он потянулся к телефону, придвинул его поближе к себе, с минуту смотрел на него, не двигаясь, и затем набрал номер.

Ханк как раз заканчивал красить фасад дома, когда зазвонил телефон и раздался голос Мэри:

- Ханк! Это Альф Бруммель!

"Ох-ох-ох! - подумал Ханк. - У меня все руки в краске. Ему бы здесь сейчас поработать".

Идя к телефону, он признался Господу, что согрешил.

- Здравствуй, - произнес он в трубку.

В своем кабинете Бруммель повернулся спиной к двери, как бы отгораживаясь от невидимых зрителей, хотя кроме него в помещении никого не было, и заговорил приглушенным голосом.

- Здравствуй, Ханк. Это Альф. Я решил позвонить, чтобы узнать, как ты там, после... вчерашнего вечера.

- А! - только и смог произнести Ханк, чувствуя себя, как мышь в зубах у кошки. - Все в порядке, сейчас намного лучше.

- Ты все обдумал?

- Да, конечно. Я долго размышлял, молился и проверил по Слову целый ряд вопросов...

- Хм. Похоже, ты остался при своем.

- Да, это так. Вот если Слово изменит себе, тогда и я изменюсь, но, насколько я понимаю, Бог не думает отступать от того, что Он сказал. Так что у меня, видишь ли, нет никакого выбора.

- Ханк, ты знаешь, что в пятницу будет собрание общины?

- Знаю.

- Я действительно хочу тебе помочь, Ханк. Я не могу спокойно смотреть, как ты сам себе вредишь. Тебя хорошо приняли в церкви, но... как бы это сказать? Расхождения во взглядах, препирательства, склоки... это может разрушить общину.

- Кто же препирается?

- Ну вот, ты опять...

- И, в конце концов, кто созвал это собрание? Сэм, Гордон и ты. Не сомневаюсь, что Лу по-прежнему действует с вами заодно, так же, как и те, кто размалевал мой дом.

- Мы просто обеспокоены. Ты все противишься тому, что было бы лучше для всей общины.

- Это смешно. А я-то думал, что сражаюсь против тебя. Но ты слышал, что я сказал? Кто-то расписал фасад моего дома.

- Что? Что там было написано? Ханк медленно произнес всю фразу. Бруммель застонал:

- Но Ханк, это безумие!

- Мэри тоже так считает. Представь себя на нашем месте.

- Если бы я был на твоем месте, я бы призадумался. Ты понимаешь, что происходит? Поговаривают, что ты восстановил против себя весь город. Это значит, что скоро все отвернутся от нашей церкви, а нам тут жить. Ханк! Мы должны помогать людям, проявлять к ним милосердие, а не вбивать клин между нами и обществом.

- Я проповедую Евангелие Иисуса Христа, и многим это нравится. И о каком это клине ты говоришь? Бруммель начал терять терпение.

- Ханк, поучись на примере прежнего пастора. Он совершил ту же ошибку. Посмотри, что с ним произошло.

- Я это учел. Я понял: единственное, что мне нужно сделать, - это отступить, сидеть тихо и похоронить истину поглубже, чтобы никому не причинять боли. Тогда все будет хорошо. Все будут мной довольны, и мы снова станем дружной, счастливой семьей. Вот уж правда, Иисус поступал опрометчиво. Он сохранил бы многих друзей, если бы отступил, сдался и начал играть в политику.

- Хочешь стать мучеником?

- Я хочу спасать души, обращать грешников, я хочу помогать рожденным свыше верующим возрастать в истине. Если бы я этого не делал, то у меня нашлось бы кого бояться куда больше, чем тебя и остальных членов правления.

- Это не назовешь любовью, Ханк.

- А я люблю вас всех, Альф. Поэтому мой долг - дать вам лекарство, и особенно в нем нуждается Лу.

Бруммель пустил в ход свое главное оружие:

- Ханк, думал ли ты, что он может подать на тебя в суд? На другом конце провода было тихо.

- Нет, - ответил наконец Ханк.

- Он может привлечь тебя к ответственности за клевету, нанесение морального ущерба и не знаю за что еще.

Ханк глубоко вздохнул, моля Господа о терпении и мудрости.