Бранов снова пришел в движение. Похоже, окончательно пришел в себя и теперь старательно подбирал слова.
— Это до завтра может подождать?
— Не может, — насупилась я.
— Ладно, — покорно кивнул аспирант. — Ты задумывалась когда-нибудь о существовании иных измерений, Мика?
— Ян Викторыч, — с осуждением протянула я. — Я же серьезно спрашиваю.
— А я вполне серьезно отвечаю, — усмехнулся Бранов.
Ну да, как же. Невыносимый человек! Сколько можно измываться? Я едва хотела высказать все, что накипело, как яркий свет ослепил. Будто маленькое солнце возникло ниоткуда и, вращаясь, разрасталось, образуя дыру прямо над снежными гладкими наносами.
Несвойственный для зимы горячий ветер ударил в лицо. Хлебнув воздуха, я закашлялась.
— Песок, — зажмурилась, спасая глаза от пыли. — Песок на зубах!
— Песок? — развернулся Бранов, вглядываясь в вихрь и прикрывая ладонью лицо.
Снег и правда чудесным образом вращался и кружился, переплетаясь с песчинками и превращаясь в липкие грязные комья. Жар понемногу стихал, а круговерть унималась. Сияние угасало, сузившись до крохотной точки и, сверкнув, исчезло.
— Что это? — во все глаза глядела я на копошащиеся в грязных подтаявших навалах клубки шерсти.
Один из клубков наконец обрел свободу. Выпуская столбы пара, острая морда вынырнула на поверхность. Ее корежило, и пасть неестественно раскрывалась, чуть отъезжая в сторону. Кем бы ни было это существо, похоже, костей у него, равно как и суставов, отродясь не наблюдалось.
Вынырнувшая следом за мордой из грязи лапа, извернувшаяся на сто восемьдесят градусов, это только подтверждала.
— Что это за твари?
Бранов выставил руку, преграждая путь, но это и не требовалось. Все было как во сне, а во сне, как водится, чуя опасность, тело немеет, и ноги ни в какую шевелиться не хотят.
Еще пара вымокших и стремительно покрывающихся ледяной коркой существ показалась из снега. Они были куда неказистее, чем первый. Словно тот, кто их создавал, устал и слепил их наотмашь.
У одного, как мне показалось, даже отсутствовала нижняя челюсть и горловое «гах-гах» едва ли напоминало лай.
— Господи боже… — зашептала я, пятясь.
— Не паникуй. Не беги.
Дрожащий голос Бранова едва ли всеял уверенность. Я затряслась, не в силах оторвать взгляд от уродливых мутантов. Судя по тому, что они не спеша продолжали выбираться из снега, мы все еще оставались для них невидимками.
— Медленно, отходим. Назад.
Не произнося ни слова и, кажется, не дыша, принялась отступать. Ноги передвигались с трудом, словно проржавевшие рычаги. Всем своим вниманием я была сосредоточена на псах.
Да, это были псы. Теперь я в этом даже не сомневалась. Поджарые, напоминающие доберманов, но гораздо, гораздо выше, они поднимались на лапах, корежились и тряслись. Бросались друг на друга со злобным лаем, падали и снова бились в конвульсиях.
Шаг, еще полшага. Только бы устоять, только бы не поскользнуться и не упасть. Только бы не заметили, только бы…
*Хрумсь*
Я замерла, ошарашено уставившись себе под ноги.
Банка? Гребанная жестяная пивная банка? Да что ж это за…
— Ми-ка, — одними губами с нечеловеческим осуждением на лице прошептал аспирант, а я слепо уставилась на тварей, уловивших звук, и как по команде развернувших кривые морды.
Ну вот. Появился дополнительный стимул возненавидеть особо нечистоплотных соотечественников, неспособных воспользоваться урной.
— Очень надеюсь, что ты хорошо бегаешь! — рявкнул Бранов, вмиг словно в тисках мою ладонь сжав.
— Я… нет… — только и сумела проблеять я, как аспирант, увлекая меня за собой, сорвался с места и с нечеловеческой скоростью пустился в темноту подворотни. Прямиком через продуваемую семью ветрами, размалеванную граффити арку.
***
Псы гнали нас все глубже во дворы спального района. Если нагонят, кричи не кричи: ни одна живая душа в окно не выглянет. Найдет дворник поутру растерзанный хладный труп, скорее всего мой, и дело с концом.
— Не могу… — горло жгло, а привкус металла во рту с минуты на минуту грозился призвать рвоту. — Не-могу-больше-бежать.
Бранов остановился, взяв меня за плечи.
Лай и рычание были совсем рядом. Одно хорошо, псы оказались до того ломанными, будто игрушки кукловода, и передвигались медленно.
— Надо, — отрезал Бранов. — Надо, Маша.
— Не могу…
Я опустилась на снег, но мышцы до того свело, что из горла вырвалось сдавленное мычание.
Аспирант огляделся. Бросился, дергать наудачу то одну подъездную дверь, то другую. Кругом заперто, домофоны, черт их дери. А я совсем раскисла. Руки озябли и напоминали теперь куриные лапки.
— Маша, — подскочил Бранов. — Поднимайся!
Приближающийся лай. Кажется, уже даже скрип снега под лапами был слышен.
Я с трудом подняла голову.
Нет, умирать совсем не хотелось. И даже усталость, перед лицом смерти вежливо откланявшись, отступила. Тело будто бы током прошибло от головы до самых кончиков пальцев. Я снова поднялась и чудом побежала, не чуя ног.
Забежав за угол дома, мы с Брановым едва не вписались в припаркованный под самой пожарной лестницей автомобиль. Ну и какой смельчак решил, что может парковаться, где вздумается?
— Сюда! Наверх!