Тьма сгущается

Леофсиг хотел было добавить, что можно еще надеяться на лучшее, но придержал язык. Эалстан на такие слова только рассмеется горько – подумав, он и сам чуть не фыркнул со злости.

– Ложусь спать, – промолвил он, зевая. – Камни ворочать тяжелей, чем альгарвейские неправильные глаголы склонять.

– Доброй ночи, – откликнулся Эалстан и завернул под нос такой неправильный глагол, что Леофсиг подавился.

– Где ты нахватался таких слов? – спросил он. – Я-то в лагере для военнопленных от стражи наслушался.

– От жандармов, – ответил младший. – Они еще и не такое могут ляпнуть – не со зла, правда, а для острастки. Сволочи, конечно, но все же не такие твари, как их солдаты.

– Может быть. Попадаются среди них неплохие ребята, – признал Леофсиг. – Но все равно они рыжики. – Это показалось ему достаточно тяжелым обвинением, но, подумав минуту, он нашел, чем его усугубить. – Это ведь они загоняют кауниан в грузовые вагоны.

– И верно. – Эалстан скривился. – Я забыл. Странно, как они могут спать ночами.

– Не знаю. – Леофсиг зевнул снова. – Зато могу сказать, как я буду спать ночью: как бревно.

Что он и взялся доказать на деле.

Два дня спустя, когда Эалстан сражался не то с альгарвейскими неправильными глаголами, не то с отцовскими задачами на двойную бухгалтерию, Хестан отвел Леофсига во двор, чтобы спросить вполголоса:

– Эалстан в последнее время сам не свой. Ты не знаешь, отчего?

– Знаю, – коротко ответил Леофсиг.

Он поежился: с каждым днем становилось все холоднее.

Когда стало ясно, что больше юноша ничего не скажет, отец недовольно поцокал языком.

– Я могу чем-то ему помочь?

– Может быть, – ответил Леофсиг.

Хестан подождал, не последует ли продолжение, потом хмыкнул про себя.

– Поиграть вздумал, а? Ладно, спрашиваю: что с ним случилось?

– Не стоит об этом рассказывать, – ответил Леофсиг. – Он просил молчать.

– А-а… – протянул Хестан. В свете ламп, сочившемся из окон кухни и спальни, дыхание его обрисовалось инистыми облачками. – Это все из-за тех писем, что он получает из Ойнгестуна, да?

Слишком поздно Леофсиг сообразил, что Эалстан предпочел бы, чтобы его старший брат ответил: «Каких таких писем?» Не получив ответа, Хестан многозначительно кивнул.

Леофсиг тоже выдохнул облако пара.

– Я лучше промолчу, отец.

– Почему? – спросил отец все так же тихо – он редко повышал голос, – но сердито. – Тебе я сумел помочь, знаешь. Может, смогу помочь и твоему брату.

– Если бы я думал, что сможешь, я бы первый побежал к тебе, отец, – ответил Леофсиг. – Если бы… но вряд ли. Хватит твоего влияния, чтобы рыжики перестали отправлять кауниан эшелонами на запад?

Хестан остолбенел. Глаза его выпучились на миг, блеснув в тусклом свете.

– Вот так, – проронил он, вместив в два эти слова целую речь. – Нет. Не хватит. Не знаю даже, чьего влияния хватило бы.

Плечи его опустились чуть приметно.

– Этого я и боялся, – заключил Леофсиг.

В дом они вернулись молча.

Скарню бросил укоризненный взгляд в вышину, будто пытался наставить силы горние на путь истинный.

– Пойдет снег – беда будет, – заметил он на случай, если силы горние к нему не прислушаются.

– Ага. – Рауну тоже глянул в затянутое сизыми мрачными тучами небо. – На снегу следы прятать трудновато.

– Все равно попробуем, – бросила Меркеля из-за каштана, стиснув в руке охотничий жезл, принадлежавший раньше Гедомину. – Мы зашли слишком далеко, чтобы отступать. И если повалит снег, следы может засыпать быстрей, чем мы их оставляем.

Даукту – мрачный, немолодой мужичонка, чей хутор лежал по другую сторону от Павилосты, – покачал головой.

– Если уж так заснежит, Симаню носа не покажет из своего теплого уютного замка.

Горстка валмиерцев, чья ненависть к графу Симаню и альгарвейцам, на чьих штыках тот восседал, оказалась достаточно велика, чтобы рискнуть жизнью в попытке добраться до него, разом обернулась к крепости из желтого известняка, венчавшей холм на полдороги между Павилостой и Адутишкисом. Энкуру, отец нынешнего графа, изрядно укрепил замок – при том, как он обходился с крестьянами, местному властителю требовалось надежное убежище. Кучка повстанцев не могла и надеяться прорвать оборону твердыни. Оставалось только надеяться, что информатор не солгал и Симаню отправится сегодня на охоту – за оленями, вепрями и фазанами.

– В прежние времена, когда ядрометов не было, – заметил Рауну, – такую крепость нипочем бы не взять.

– Даже теперь, когда есть ядрометы и драконы, гарнизон из стойких парней мог бы заставить альгарвейцев попотеть, – добавил Скарню.

– Только не Энкуру. – Даукту сплюнул со злостью. – Он-то знал, с какой стороны хлеб медом намазан. Как только стало ясно, что рыжики побеждают, он повалился на брюхо и показал глотку, словно трусливый пес.

– Теперь он мертв, – промолвила Меркеля. – Пожри его силы преисподние, мертв. И Симаню заслуживает смерти. И, – голос ее осип, – каждый рыжик заслуживает смерти за то, что они сделали с Гедомину…

Ее ненависть к альгарвейцам была и оставалась личным, интимным делом.

– То, что они творят теперь на западе… – пробормотал Скарню.