Тлеющий огонь

Полицейские сразу отвезли их в больницу Уиттингтона. Там их встретила сотрудница по связям с семьями, которая пыталась убедить их не смотреть на тело сына.

— Будет намного лучше, — сказал она, — если вы запомните вашего маленького мальчика в самые счастливые моменты его жизни. Как он бегал или катался на велосипеде…

Но они ее не послушались. Ни он, ни она не могли не увидеть его в последний раз, и просить об этом было глупо.

В холодной, ярко освещенной комнате Тео и Карла провели больше часа, передавая сына друг другу. Они целовали его пухлые пальчики и ступни. Согревали его холодную плоть руками и слезами. После этого полицейские отвезли их домой, на Ноэль-роуд, где ждали родители Тео.

— Где она? — были первые слова Тео, обращенные к матери.

Мать кивнула в сторону лестницы.

— Там, наверху, — сдавленно ответила она. Ее окаменевшее от горя лицо походило на маску. — В комнате для гостей.

— Тео, — сказала Карла, — прошу тебя.

Вскоре она услышала его крик:

— Ну что, сука, проспалась? Ты была с похмелья? Ты оставила его, оставила одного, оставила дверь открытой, ты оставила его. Ты оставила его! Ты оставила его!

Анджела рыдала и, опустившись на колени, билась в истерике, но Тео не сдавался.

— Вон из моего дома! И никогда сюда не приходи! Я больше не хочу тебя видеть!

Карла услышала, как Дэниел тоже закричал:

— Оставь ее! Дядя Тео! Пожалуйста! Оставь ее!

Они спустились вниз, Анджела и Дэниел, держась за руки. Анджела хотела обнять сестру, но Карла ей не позволила; она отвернулась, сгорбилась и присела, сжавшись, как животное, защищающееся от хищника.

Когда они ушли и входная дверь закрылась, мать Тео повернулась к Карле и спросила:

— Почему ты не позволила ему приехать ко мне? Я бы о нем позаботилась.

Карла поднялась, сжала руки в кулаки, прошла через кухню в задний сад, где посреди лужайки лежал на боку трехколесный велосипед ее сына, и зашлась криком.

Карла и Тео бесконечно винили себя и друг друга; каждая фраза начиналась с «если».

Если бы ты не поехала на конференцию…

Если бы ты не настоял на том, чтобы поехать со мной…

Если бы тебя так не волновало, что подумают другие…

Если бы мы отправили его к моим родителям…

Их сердца были разбиты, разбиты навсегда, и никакая любовь — какой бы глубокой и пылкой она ни была — не могла их исцелить.

8

Через двадцать три часа после задержания полицейские отпустили Лору домой. Эту новость сообщил ей Лысый.

— Скорее всего, Лора, нам придется поговорить с вами еще раз, — сказал он, — поэтому никуда не уезжайте.

— О да, нет проблем, я отменю поездку в Диснейуорлд, которую планировала, так что не волнуйтесь, — ответила она.

Лысый кивнул.

— Договорились, — сказал он и улыбнулся своей грустной улыбкой, не предвещавшей ей ничего хорошего.

Она покинула полицейский участок в одиннадцатом часу. На улице моросил дождь. Она села в автобус на Грейс-Инн-роуд и в изнеможении рухнула на единственное свободное место внизу. Элегантно одетая полная женщина рядом с ней брезгливо сморщила нос и отодвинулась к окну, пытаясь свести к минимуму контакт с промокшей и дурно пахнущей пассажиркой. Лора откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Женщина укоризненно поцокала языком. Лора решила не обращать на нее внимания и отвернулась. Женщина тяжело вздохнула. Лора почувствовала, как напряглись ее челюсти и сжались кулаки. Сосчитай до десяти, советовал ей отец, и она так и сделала: раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три — она не могла считать дальше, вообще ничего не могла, а женщина, снова вздохнув, задвигала своей толстой задницей, усаживаясь поудобнее, и Лоре захотелось крикнуть ей прямо в ухо: Это не моя вина, это не моя вина, это не моя гребаная вина!

Она поднялась.

— Я знаю, — со злостью произнесла она, глядя на соседку, — что от меня воняет. Мне это известно. Меня продержали в полицейском участке двадцать четыре часа, а до этого я ходила в магазин, а до этого отработала восемь часов в прачечной, так что я не принимала душ вот уже два дня. Это не моя вина. Но знаете что? Через полчаса от меня будет пахнуть розами, а вы так и останетесь тупой жирной коровой.

Лора отвернулась и вышла из автобуса на три остановки раньше. Всю дорогу домой перед ее глазами стояло обиженное выражение на лице женщины, пунцовом от смущения, и ей пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы не расплакаться.

Лифт по-прежнему не работал. Она потащилась по лестнице на седьмой этаж, всю дорогу сдерживая слезы: уставшая, с ноющей от боли ногой, с пульсирующим на руке порезом и ужасно голодная. В участке ей дали еду, но она так нервничала, что не смогла проглотить ни кусочка. Вставив запасной ключ в замок и слегка покрутив им из стороны в сторону, она уговорила дверь открыться, чувствуя, как сосет под ложечкой и от голода кружится голова.