Читаем Тюрьмой Варяга не сломить полностью

— Живой? — усомнился молодой.

— А что с ним будет? — по-деловому отозвался Помидор, прослывший особенной нелюбовью к блатным. — Мы ведь его почти любовно положили.

Вертухаи коротко рассмеялись и затопали прочь из камеры. Тяжело звякнула дверь. И хата мгновенно превратилась в тесный неуютный склеп. Взгляды сокамерников были обращены на лежащего.

Варяг глухо застонал.

* * *

Помидор повернул ключ на два оборота. Секция, отделяющая одну часть тюремного коридора от другой, была закрыта, и теперь металлическую решетку можно было протаранить разве что самосвалом.

— Может, мы зря так? — усомнился молодой.

— А тебе-то что, Прохоров? Детей с ним крестить, что ли?

— Все-таки вроде приличный… нехорошо. На шконку бы его определить. Приличный мужик вроде?

— А мужик ли он? Мало ли? Может, запомоенный! Чего тогда с ним возиться? За твою сердобольность тебя здесь даже петухи уважать не станут.

— Вроде…

— Вроде, вроде… — перебил Помидор. — А ты Беспалого приказ не слышал?

— Слышал, но ведь он…

— Не наша это забота. Наше дело зэков стеречь, чтоб никто из них из тюрьмы ноги не сделал. А там, в камерах, они пускай между собой сами разбираются. А ты думаешь, этот красавчик случайно попал в эту камеру?

— Невиновные тоже сидят.

— Эх, чудак! Да за нас давно уже все Беспалый решил, — ткнул Помидор пальцем вверх. — Ты же знаешь, эта камера славится как непутевая. Вот его и определили на воспитание. Ладно, забудь об этом, у нас с тобой куча других дел имеется.

И Помидор, позвякивая огромной связкой ключей, затопал в кабинет начальника докладывать о выполнении приказа.

* * *

Опять голоса. Будь они прокляты!

Их навязчивое монотонное жужжание отнимало у Владислава остатки сил, надоедливые мотивы забирались в подкорку сознания, где обитали собственной жизнью.

Потом были лица: ужасные, грязные, чумазые. Они скалились щербатыми ухмылками, трясли небритыми щеками, лезли в глаза всклокоченными волосами. А еще его преследовала невыносимая вонь…

«Я должен отогнать тяжелое наваждение, — подумал смотрящий в минуту короткого просветления. — Я должен!»

Собрав по каплям остатки воли, Владислав попытался сосредоточиться. И тут впервые за долгие дни томительного беспамятства к нему отчетливо вернулось ясное сознание.

«Я же Варяг. Теперь остается понять, где я нахожусь? В тюрьме… А это кто? — огляделся смотрящий по сторонам. — Это зэки. Я в камере с бродягами…»

И тут Варяг с ужасом обнаружил, что лежит на полу. Надо подняться, чего бы этого ни стоило, и дойти до шконаря. Иначе позор!

— Глядите-кась, зенки открыл, — почти восторженно объявил Федя Лупатый. — Могу поспорить на пачку чая, что до шконки он не доползет. Не та у него кишка, чтобы надрываться.

— Это ты зря, посмотри, как он вылупился, — принял вызов Миша Питерский. — Такие ребята способны ползти на карачках от Мурманска до Владивостока.

Жильцам камеры был известен затянувшийся спор между Федей Лупатым и Мишкой Питерским. Если один из них присаживался, то другой непременно вставал, если один говорил, что нащупал что-то мягкое, то другой утверждал, что это колючее. Это были два антипода. И отличались они друг от друга в первую очередь внешне. Федя Лупатый был относительно молод и в свои тридцать лет все еще числился в пацанах, хотя по тюрьме ходил слушок о том, что смотрящий региона пытается вывести его в положенцы. Но кандидатура не проходила потому, что он не имел всех надлежащих заслуг перед блатным миром. К тому же Федя Лупатый был москвич. А Миша Питерский, ясное дело, — из Питера. Он уже разменял шестой десяток, но довольствовался скромным званием мужика, хотя по количеству пропаренных лет мог потягаться с самым закоренелым обитателем тюрьмы. Его голос на зонах звучал всегда веско, и блатные старались заполучить к себе в союзники такого крепкого зэка, каким был Миша.

Веселый всегда был между ними чем-то вроде третейского судьи. Как блатной, он имел четкие принципы, которые позволяли ему быть главнокомандующим на тюремном поле. Часто от его слова, как пахана, зависела судьба того или иного зэка. Вот и сейчас он держал в своих руках жизнь новенького, а спорщики обращались к нему за советом.

— Хорошо, договорились, — шумел Мишка Питерский, — пускай Веселый нас рассудит. Если за десять минут этот хрен не поднимется, значит, с меня пачка чая.

Остальные зэки, обрадованные новым развлечением, зашевелились. Ставки сделаны, представление начиналось.

— Смотри, как глазами ворочает!

— Место выбирает, куда выползти.

— А может, его к параше подтолкнуть?

По камере прокатился дружный хохот.

— Верхом на сральнике он будет смотреться клево.

— Смотри, смотри, пополз! По-пластунски чешет, чертяка! — радовался Мишка Питерский. — Ну, шевели, шевели копытами! Ползи, жучара!

— Не, не доползет! Эй, братва, сейчас мы с вами чифирчиком побалуемся.

Но Варяг, с минуту отдышавшись, приподнялся: сначала он оперся на ладони, потом встал на четвереньки и, медленно разогнувшись, встал в полный рост.

— Смотри-ка, братва, а он муш-чина из крепких.

— Да просто этот чертяка жить хочет, — зашумели из дальнего угла.

— Да какой он чертяка?

Перейти на страницу:

Похожие книги