— Хорошо бы папироску выкурить перед сном, — расхрабрился Петр, не сомневаясь, что просит впустую.
— Опасно, — ответил полицейский. — Если поймают, и вам беда, а мне тем паче.
В камере было темно, Петр еле различал лицо часового, но в его ответе он уловил оттенок извинения. Все это мало напоминало уйпештских полицейских.
— А как же они могут поймать? — прицепился Петр.
— Запах дыма…
— А я поклянусь, что моя нога дымила.
— Хе-хе… Нечего сказать, и язычок у вас! И у тебя, и у твоих товарищей. Я вас знаю! Но если из-за тебя мне попадет…
Полицейский достал две папиросы. Даже дал прикурить…
— Кабы человек мог знать, что его ждет, — вздохнул он, уходя. — Но нынче наш брат-бедняк никогда не может быть уверен, что с ним случится завтра.
«Что это значит — наш брат-бедняк? Может, что-нибудь еще произошло? Я сижу скоро шесть месяцев. Когда меня арестовали, в Германии как раз только что было подавлено мартовокое восстание. Но кто знает, за эти шесть месяцев… Или, может, в Италии… Гм… Так, здорово живешь, ни один полицейский не угощает папиросами, значит, что же… русские…»
Он прикурил от первой папиросы вторую, и когда та была докурена, Петр уже был почти уверен, что случилось что-то важное, пролетариат одержал где-то большую победу. «Не вредно было бы, конечно, знать — где именно? Когда? И как? Невыносимо сознавать, что мы победили, и не знать — где и когда. А ведь победа приведет к тому, что у нас…»
Когда совсем смерклось, он почувствовал, что не выдержит больше этой томительной неизвестности. Он попробовал было громко звать часового. Ответа не последовало. Тогда кулаком он стал колотить в дверь. Отбил руки до боли, но ответа так и не добился.
Усталый и отчаявшийся, он остановился под окном и долго смотрел на маленький кусочек хлеба, видневшийся из-за решотки.
Небо медленно покрывалось облаками.
Около полуночи начался дождь, редкий грустный осенний дождь.
Утром Петр все ждал, что его поведут на допрос. Но так и не дождался. Полицейский, принесший ему завтрак, оказался таким же дружелюбным, как и вчерашний. Желая испытать, до каких границ это дружелюбие дойдет, Петр снова попросил папиросу. Полицейский не возмутился наглостью арестованного, но вежливо отклонил его просьбу. Он-де некурящий, и папирос не имеет.
— Если нет целой, удовлетворюсь и окурком, хоть щепоткой табака.
— Если бы имел, — поверьте, я дал бы.
Встретив за двадцать четыре часа второго дружественного полицейского, Петр окончательно убедился, что вчера он правильно рассудил: либо что-то важное произошло, либо происходит.
Целый час он пытался установить связь с обитателями соседних камер. Выстукивал во все стены, но безрезультатно. Измученный, он бросился на нары. Дверь скрипнула.
«Начинается!» — подумал Петр.
Он ошибся. Привели в камеру новых арестантов.
Два довольно обтрепанных парня поклонились с изысканной вежливостью. Один из них, маленький, был в клетчатых штанах и пиджаке. Другой, длинный, — в безукоризненной шубе, светлой летней шляпе и желтых полуботинках.
— Шебек, — представился маленький в клетчатых штанах и вежливо поклонился.
— Пелек, — мрачно сказал длинный.
— Ковач, — ответил Петр.
— Политический?
— Да.
— Удача в несчастьи, — сказал маленький Шебек, — что мы встретили здесь настоящего джентльмена. Мы ведь тоже почти политические.
— Представьте себе! Мы погуляли на свободе всего-навсего двадцать четыре часа. Влипли, как на грех, в эти суматошные дни… Скажите, много вам припаяли?
— Что нового там, в городе?
— Скоро выяснится. Не сегодня — завтра наверняка выяснится.
— Все равно один чорт! — выругался другой.
Лицо его так заросло, что видны были только одни глаза.
— Ей-богу, один чорт! Не все ли равно, кто победит? Меня это так же мало интересует, как то, кому принадлежит вот тот большой дом на углу. Ведь я наверное знаю, что он не мой, и квартиру в нем я никогда не получу. Один чорт!
— Но говорите же, ради бога, что случилось?
— Разве мы не сказали? Не сегодня — завтра выяснится.
— Что выяснится? Что случилось?
Шебек только пожал плечами. Потеряв терпение, Петр схватил улыбающегося человека за плечи и с силой тряхнул его.
— Говори же, не то задушу! Что случилось?
— Но, но, но! Может, вы в сыщики собираетесь поступить?
Человек легко высвободился из рук Петра, и его веснущатое лицо расплылось улыбкой.
— Никогда не думал, что вы такой сердитый, господин Ковач! Объяснили бы лучше членораздельно, что вы, собственно говоря, хотите знать?
— Ну, не хитри! — прикрикнул на него Пелек. — А что вам известно? — обратился он к Петру.
— О чем вы говорите? — почти взмолился Петр.
— Значит, вы ничего не знаете? Ну, ладно! Видите ли, король Карл, муж Зиты, полетел в Венгрию и теперь двинется со своими войсками на Пешт против Хорти.
— Что вы говорите!
— Да, да! Зита с ним. Женщина в штанах. И весь отряд Остенбурга, а также шопронский гарнизон. Пештские солдаты драться не желают, так Хорти мобилизовал студентов против короля…
— Ну, а дальше? — торопил Петр, задыхаясь.