Когда рабочий день кончился, Лаци и Тимар стрелой помчались к Вере. Пока Шульц по привычке начищал рукавом свой котелок и протирал ботинки тряпкой, которую неизменно носил в кармане, они были уже далеко.
— Господин Шульц! Дорогой господин Шульц! Я вас жду. Помогите нам!
— Что такое? Что случилось?
В первую минуту Шульц не узнал жену Бооди. Маленькая белокурая женщина, дрожа от волнения, стояла перед ним. Серые глаза ее были окаймлены темными кругами, губы посинели, из-под платка беспорядочно выбились пряди волос?
— В чем дело? Что случилось?
— Мой Иосиф… Сегодня ночью его забрали!
— Полиция?
— Офицеры. Из отряда.
— Гм…
Она судорожно сжала руку Шульца, тело ее содрогалось от плача. Шульц отвел дрожащую руку женщины.
— Идем. Не надо привлекать к себе внимания.
— Ночью забрали. Прямо из постели. Все перерыли! Били на наших глазах! Как только рассвело, я побежала в полицию, оттуда — в юридическую консультацию, потом снова в полицию… Ребенок мой, мой Густи — один дома. Лежит больной. Меня никто не хочет выслушать. Бог мой! Что с нами будет? Что с нами будет?
Лишь только стемнело, Мартон принес машину на квартиру Веры. Машина эта оказалась весьма занятной штукой. Раньше на ней печатали литографским способом. Теперь Мартон так ее приспособил, что на ней можно было работать шрифтом. Свинцовые буквы набора хранились в спичечных коробках, уложенных в двух сигарных ящиках.
— У нас, — хвастался Мартон, — все — как в государственной типографии.
— Прекрасно! Великолепно! — потирая руки, похваливал Андрей, впервые изменяя своему обычному хладнокровию.
Вера еще раз просмотрела наскоро текст. Мартон приступил к работе. Оказалось, что государственная типография оборудована все-таки лучше. В типографии Мартона некоторых букв недоставало. Но Мартон не унывал. Не хватало мелких букв — он брал большие буквы. Их оказывалось недостаточно — заменял одну букву другой, перевернув ее вверх ногами. Ничего, и так будет понятно!
— Читателям даже особое удовольствие доставит разглядывать, какой именно буквы не хватает, — утешался Мартон.
— От такого удовольствия я предпочел бы отказаться, — охлаждал энтузиазм товарища Андрей.
Около полуночи машина выбросила наконец первый отпечатанный экземпляр листовки.
— Великолепно! — радовался Мартон.
«Вот уже девятнадцать месяцев прошло с тех пор, как руководимая венгерскими господами румынская армия раздавила ослабленную предательством социал-демократов первую Венгерскую советскую республику…»
— Великолепно! Чудно! — торжествовал Мартон.
— Тише! Тише! — одернул его Андрей. — Как будто хозяева вернулись.
Отпечатав около тысячи экземпляров, Мартон прекратил работу и уложил машину.
— Пожалуй, по ночам неладно гулять с этаким пакетищем, — сказал он. — Могут принять за вора. Утром забегу за ним и стащу на Восточный вокзал. Там в камере хранения, я думаю, его никто искать не будет.
— Оставь здесь и листовки, — приказал Андрей. — Распределение организую я сам. Дворнику дайте на чай побольше, это отобьет у него охоту интересоваться, зачем вы так часто сюда ходите.
Ребята устали, но никому не хотелось спать. Пешком перешли на пештскую сторону. Дошли до моста Елизаветы и оттуда, через пустынную набережную, до Цепного моста. Слева, на расстоянии нескольких метров от них, угрюмо молчал скованный льдами Дунай. Из окон гостиниц «Хунгария» и «Риц» падал яркий свет, освещая небольшое пространство ледяного поля. На другом берегу неясно вырисовывались контуры высоко взнесенного королевского дворца, с редкими огнями в окнах. Со стороны Цепного моста, моста Маргариты, с Уйпешта дул ветерок, казавшийся удивительно теплым.
Мартон вздохнул полной грудью.
— Весенний ветер, — сказал он. — Предчувствую весну.
— Вот в том-то и беда твоя, — заметил Лаци, — что ты ровно в полночь предчувствуешь рассвет.
— Чудесный город — этот Будапешт! — предупредил начинающийся спор Тимар.
— Будет чудесным! — вдохновенно сказал Мартон. Его настроение сегодня ничем нельзя было испортить.
Утром, перед началом работы вся фабрика знала, что Бооди забрали отрядчики.
— Британийцы…[36]
— Пронаи…
— Остенбург…
— Хейаш…
Кто именно его забрал — никто толком не знал. Но одно было ясно — какой-то из отрядов. Пришли за ним ночью четверо офицеров, не разрешили даже одеться. Так и увели, как был, в одном белье, накинув лишь рваное зимнее пальтишко.
Жена его бросилась в ноги офицерам.
Один из них ударил ее сапогом.
На фабрике работа не ладилась. Все были заняты Бооди. Что бы такое он мог натворить? Чорт возьми, наверное, он был большевиком… Агентом Бела Куна… Переписывался с венскими эмигрантами… Но что бы там ни было, надо ему помочь. Старый товарищ по работе. Оставил один глаз в гаймашкеровском лагере… Но как помочь? Отряды не церемонятся. Бюро консультации социал-демократов? Надо торопиться…