Тишайший

– Помоги, Серафим! Как родился, громко кричал, а теперь не кричит, а словно бы стонет. Тихонечко, а где болит – не спросишь. Три месяца младенцу.

Любаша, жена поручика Андрея Лазорева, исхудала, страдая по сгинувшему мужу.

– Распеленай! – попросил Серафим.

Любаша распеленала.

Серафим посмотрел мальчика, помял волосатой рыжей рукой животик, в рот заглянул.

– Гляди-ко! Семь зубов! Чего Бога гневишь? Хороший мальчишка. Хочешь, чтоб сынок был здоров да весел, глазки утри, да улыбнись, да по чуланам на мешках не катайся в тоске потаенной.

Ласково говорил, а у Любаши уж слезки готовы, покатились.

– Думал я о тебе, – сказал Серафим, делая «потягунюшки» младенцу. – На Лукьяна-ветреника по ветрам, гадал на тебя.

Слезы так и высохли на Любашиных глазах.

– Ну, чего ты! – махнул на нее ладонями Серафим. – Птица ты пугливая! Южный ветер мужиком пахнул. Крепко пахнул. Не за горами уже твой муж летучий и не за морями. Скоро будет.

Любаша выбежала из дому. Постояла, прижавшись спиной к дверному косяку, крепко-накрепко зажмурив глаза. Потом кинулась к телеге. Вытащила из-под сена тяжелый узел, принесла в избу, положила в утолок. Быстро спеленала сына.

– Возьми-ка эту кринку! Да не пролей. Попои ребятенка. Не бойся. Питье доброе. Молоко, настоянное на петровом кресте. От многих недугов помогает детишкам. А теперь дай-ка мне твой крест. Ну, чего опять крылышки сложила? Ладно, не надо. Возьми дома чесночную луковицу да повесь на крестик. Тоску твою разгонит на время, а там и муж приедет.

На дворе дождь опять пошел, а барыня уехала просиявшая.

– Погляди, чего там нам пожаловали! – попросил Саввушку мельник.

Саввушка развязал узел.

– Шуба! А в шубе – полбарана.

– Ну вот и еда нам, и о зиме думать не надо.

3

От Саввушки Серафим секретов своих не утаивал. Знахарству учил и проверял, как ученье в голове у парня укладывается.

– А ну скажи, как от кашля избавиться?

– Развести в двух стаканах щепоть ржаной муки. Дать отстояться. Воду слить. Осадок поделить на две части. Одну половину утром употребить, а другую – вечером. А если больно глубокий кашель, подошвы ног чесноком натирать.

– А коли горло болит?

– От горла тертую смородину хорошо глотать, помалу. А еще шерстяной чулок намылить и шею на ночь подвязать.

– Занозу как вытянуть?

– Истолченные листья лебеды привяжи.

– От мозолей избавь!

– Печеный чеснок прикладывай.

– А как от злого колдуна загородиться?

– Святой репей с девятью колючками под потолок в избе повесь – колдун порог не переступит.

– Гораздо! – похвалил Серафим. – На Ивана Купалу в лес возьму тебя, травы собирать.

– На Ивана Купалу в травах самая крепость, правда? – подластился Саввушка.

– Смотря какая трава. Траву прострел двадцать первого апреля надо брать. Сорвать, а на ее место христово яичко положить, крашеное. Чудесная сила у травки будет. Под основное бревно нового дома ту травку положить – никакой пожар не тронет.

Работы пареньку мельник не давал никакой, и, чтоб харчи чужие не переводить, пристрастился Саввушка рыбачить. Ельцов да голавлей тягал. Большущие голавли попадались у запруды. Голавль – рыба капризная, клюет с разбором, а попадется – большой на реке шум устроит: из воды скачет, стрелой летит, кругами ходит.

Поднимался Саввушка до свету, когда последние летучие мыши прятались по темным углам, вспугнутые первой зорькой. Копал червей за коровником и с двумя удочками садился на низкий тополиный пень у самой воды.

В деревне кричали петухи золотыми голосами, березовый лес на пригорке струился, как речка: блестящие листики на солнце – словно рябь. Шумела, падала сквозь щели в плотине вода.

На такой вот зорьке прибежал из деревни мужик. Увидал Саввушку, взмолился:

– Разбуди Серафима. Он, коли не выспится, сердитый.

– Чего сказать-то?

– Матвей, мол, кланяется. Лесному царю письмо написать надо. Корова пропала.

Разбудил Саввушка мельника, самому интересно, как это лесному царю письма пишут.

Серафим вышел на крыльцо, почесывая бока, поскребывая в бороде.

– Чего тебе, Матвей?

– Серафимушка, над детишками сжалься. Ждали-ждали молочка, чтоб вволю попить, маслица поесть, а лесной царь…

– Ти-хо! – рявкнул Серафим, испуганно оглядываясь. – Шепотом батюшку называй! Шепотом!

– Я шепотом! Прости, бога ради, – шепотом буду.

– «Буду»! – передразнил Серафим. – Точно ли потерялась корова? А то, может, кто загнал за потраву?

– По всей деревне пробежал – нету. Пастух-то наш, Митька, запил, коровы и разбрелись.

– Гляди, Матвей! В прошлом годе, помнишь, для Родиона письмо я писал, понапрасну потревожил царя лесного. Так Вихрь Вихоревич меня наказал, не Родиона. Крышу-то, помнишь, с мельницы вихрем сорвало?

– Помню, Серафимушка! Да ты не сомневайся – пропала корова.

– Ну, гляди, Матвей! На твоей совести будет. Найдется корова – за дровишками для меня съездишь.

– Да хоть два воза!

– Два так два. Я знаю, ты мужик старательный. Заходи в избу.

Савва про удочки забыл, пошел глядеть, как письмо будут писать.