– Помоги, Серафим! Как родился, громко кричал, а теперь не кричит, а словно бы стонет. Тихонечко, а где болит – не спросишь. Три месяца младенцу.
Любаша, жена поручика Андрея Лазорева, исхудала, страдая по сгинувшему мужу.
– Распеленай! – попросил Серафим.
Любаша распеленала.
Серафим посмотрел мальчика, помял волосатой рыжей рукой животик, в рот заглянул.
– Гляди-ко! Семь зубов! Чего Бога гневишь? Хороший мальчишка. Хочешь, чтоб сынок был здоров да весел, глазки утри, да улыбнись, да по чуланам на мешках не катайся в тоске потаенной.
Ласково говорил, а у Любаши уж слезки готовы, покатились.
– Думал я о тебе, – сказал Серафим, делая «потягунюшки» младенцу. – На Лукьяна-ветреника по ветрам, гадал на тебя.
Слезы так и высохли на Любашиных глазах.
– Ну, чего ты! – махнул на нее ладонями Серафим. – Птица ты пугливая! Южный ветер мужиком пахнул. Крепко пахнул. Не за горами уже твой муж летучий и не за морями. Скоро будет.
Любаша выбежала из дому. Постояла, прижавшись спиной к дверному косяку, крепко-накрепко зажмурив глаза. Потом кинулась к телеге. Вытащила из-под сена тяжелый узел, принесла в избу, положила в утолок. Быстро спеленала сына.
– Возьми-ка эту кринку! Да не пролей. Попои ребятенка. Не бойся. Питье доброе. Молоко, настоянное на петровом кресте. От многих недугов помогает детишкам. А теперь дай-ка мне твой крест. Ну, чего опять крылышки сложила? Ладно, не надо. Возьми дома чесночную луковицу да повесь на крестик. Тоску твою разгонит на время, а там и муж приедет.
На дворе дождь опять пошел, а барыня уехала просиявшая.
– Погляди, чего там нам пожаловали! – попросил Саввушку мельник.
Саввушка развязал узел.
– Шуба! А в шубе – полбарана.
– Ну вот и еда нам, и о зиме думать не надо.
От Саввушки Серафим секретов своих не утаивал. Знахарству учил и проверял, как ученье в голове у парня укладывается.
– А ну скажи, как от кашля избавиться?
– Развести в двух стаканах щепоть ржаной муки. Дать отстояться. Воду слить. Осадок поделить на две части. Одну половину утром употребить, а другую – вечером. А если больно глубокий кашель, подошвы ног чесноком натирать.
– А коли горло болит?
– От горла тертую смородину хорошо глотать, помалу. А еще шерстяной чулок намылить и шею на ночь подвязать.
– Занозу как вытянуть?
– Истолченные листья лебеды привяжи.
– От мозолей избавь!
– Печеный чеснок прикладывай.
– А как от злого колдуна загородиться?
– Святой репей с девятью колючками под потолок в избе повесь – колдун порог не переступит.
– Гораздо! – похвалил Серафим. – На Ивана Купалу в лес возьму тебя, травы собирать.
– На Ивана Купалу в травах самая крепость, правда? – подластился Саввушка.
– Смотря какая трава. Траву прострел двадцать первого апреля надо брать. Сорвать, а на ее место христово яичко положить, крашеное. Чудесная сила у травки будет. Под основное бревно нового дома ту травку положить – никакой пожар не тронет.
Работы пареньку мельник не давал никакой, и, чтоб харчи чужие не переводить, пристрастился Саввушка рыбачить. Ельцов да голавлей тягал. Большущие голавли попадались у запруды. Голавль – рыба капризная, клюет с разбором, а попадется – большой на реке шум устроит: из воды скачет, стрелой летит, кругами ходит.
Поднимался Саввушка до свету, когда последние летучие мыши прятались по темным углам, вспугнутые первой зорькой. Копал червей за коровником и с двумя удочками садился на низкий тополиный пень у самой воды.
В деревне кричали петухи золотыми голосами, березовый лес на пригорке струился, как речка: блестящие листики на солнце – словно рябь. Шумела, падала сквозь щели в плотине вода.
На такой вот зорьке прибежал из деревни мужик. Увидал Саввушку, взмолился:
– Разбуди Серафима. Он, коли не выспится, сердитый.
– Чего сказать-то?
– Матвей, мол, кланяется. Лесному царю письмо написать надо. Корова пропала.
Разбудил Саввушка мельника, самому интересно, как это лесному царю письма пишут.
Серафим вышел на крыльцо, почесывая бока, поскребывая в бороде.
– Чего тебе, Матвей?
– Серафимушка, над детишками сжалься. Ждали-ждали молочка, чтоб вволю попить, маслица поесть, а лесной царь…
– Ти-хо! – рявкнул Серафим, испуганно оглядываясь. – Шепотом батюшку называй! Шепотом!
– Я шепотом! Прости, бога ради, – шепотом буду.
– «Буду»! – передразнил Серафим. – Точно ли потерялась корова? А то, может, кто загнал за потраву?
– По всей деревне пробежал – нету. Пастух-то наш, Митька, запил, коровы и разбрелись.
– Гляди, Матвей! В прошлом годе, помнишь, для Родиона письмо я писал, понапрасну потревожил царя лесного. Так Вихрь Вихоревич меня наказал, не Родиона. Крышу-то, помнишь, с мельницы вихрем сорвало?
– Помню, Серафимушка! Да ты не сомневайся – пропала корова.
– Ну, гляди, Матвей! На твоей совести будет. Найдется корова – за дровишками для меня съездишь.
– Да хоть два воза!
– Два так два. Я знаю, ты мужик старательный. Заходи в избу.
Савва про удочки забыл, пошел глядеть, как письмо будут писать.