Тишайший

– Снег крупчатый, скоро весна! – говорил Саввушка, заглядывая в лицо названому брату. – Недели две еще походим, а там надо где-то ростепель переждать. Весной пройдем по засечным городкам, а летом на Соловки. Чует мое сердце: на Соловках его сыщем. А если уж не на Соловках, значит, в Сибирь ушел. В Сибири не сыскать. В Сибири, говорят, ни конца ни края. На Соловки сходим, и в Москву надо возвертаться. А то, может, пока мы eго ищем, он сам нас ищет. Кому-то на одном месте нужно сидеть, когда потерялись.

Саввушке приходилось говорить за двоих. Брату нравилось, когда Саввушка не молчал.

– Теперь уже веселей! Пораньше стало светать. Вон какая зорька розовая! А холодно что-то нынче. Поддает зимушка, чтоб летом про нее помнили. Ветром так и пронизывает.

Саввушка повернулся лицом к монастырю, храмы издали были маленькие: утром ноги легкие, хорошо шагают.

Покрестился на сверкающие кресты, побежал догонять брата, брат за все два года ни разу лба не перекрестил.

– До Воздвиженского монастыря, братия говорила, верст сорок с гаком, если по дороге, а если напрямик – то вполовину. У леса, говорили, сворачивать надо. Как пойдем-то?

Брат показал рукой на лес.

– Вот я тоже думаю – рискнем! Чего зря ноги бить? А двадцать верст – что? К обеду поспеем. Здешняя братия не больно щедрая. Да и не с чего им щедрыми быть. А Воздвиженский, говорят, старый монастырь. Богатый!

Свернули на тропу с дороги.

Длинная дорога – долгая, но верная, короткая дорога – шалунья. Промахнешься – втрое отшагаешь.

За лесом было поле, за полем овраг, за оврагом еще овраг. Тропку перемело, жилья не видно. Назад вернуться – себя жалко. Наугад идти – и страшно, и тяжко. А все ж полезли целиной. Не пустыня же, чай! Живут же здесь люди! А ветерок сильней да сильней, зашевелились снега, поднялись, полетели. Впору яму в снегу выкопать да и залечь, пока буря угомонится, пока из сил не выбились, головы пока от страха не потеряли.

А брат старший, как бык, снег толчет, силушка немереная. Только и он ложиться начал. Ляжет в снег, отдышится – и опять вперед. Скатились они вдруг куда-то под гору. На лед. То ли река, то ли озеро – не понять, но повеселели. Возле большой воды деревню скорее встретишь. И уже зачернелось что-то сквозь белую пургу, но в тот же самый миг земля ушла из-под ног у Саввушки. Только и успел подумать: «Вот ведь как смерть находят!»

Падал он долго, все летел, летел, и не на что ему было опереться, и все было в тумане – белым-бело. И сколько так продолжалось, он никак не мог сообразить, но знал, что много прошло дней. И подумалось ему: надо собрать силенки да и попытать счастья. И открыл он глаза, чтоб разглядеть землю. И увидел зеленый луг, а на лугу речку, на речке – мельницу. А потом увидал себя. Он был снежинкой и падал на землю с неба.

«Откуда снежинка-то? – испугался он. – Уж, чай, лето! На лугу вон одуванчики распушились. Господи, не растаять бы!»

– Воды! – вскрикнул он и увидал, что лежит в избе.

Изба повернулась раз, другой и стала на месте.

– Слава тебе господи! Ожил!

К постели подошёл круглолицый, лысенький человечек, бороденка – как грядка продранная.

– Здравствуй, дружок! – сказал человечек, поднося к губам мальчика кружку. – Зовут-то тебя как?

– Савва. – Саввушка выпил глоток чистой родниковой воды и заснул.

2

И наяву был июнь. Прикатил он на яром коне.

– И сколько же я себя не помнил, дядя Серафим? – спрашивал Саввушка, сидя у мельничного колеса.

– Долго, дружочек. В полынью ты попал, под лед. Твой друг ли, брат ли – немой – спас тебя.

– А где же ой?

– У меня работает, а теперь в монастырь ушел. В Воздвиженский он еще в марте ходил, теперь в Введенский женский монастырь. Это близко. Тут все земли вокруг монастырские.

– А я, дядя Серафим, видел твою мельницу.

– Ты что же – бывал у нас?

– Нет, не бывал… В забытьи видел. Будто бы зеленый луг, на лугу речка, а на речке мельница.

– Не увидал бы – помер. Да ты корешок крепкий, и не такое, думаю, выдюжишь.

– Дядька Серафим, ты уж на меня, бога ради, не сердись… Ты колдун?

Мельник почесал ладонью лысину.

– Правду сказать, и сам не знаю. Все говорят – колдун, все лечиться ко мне идут: кто за корешком, кто за наговором. Как меня дед мой, отец мой учили, так я все и делаю. Коли идут, значит, помогает… А чертей не видал. Я, как все, в Бога верую. Сдается мне, однако, ко мне идут те, кто черному ангелу верит больше, чем светлому. Пошли-ка, отвару тебе дам перед обедом. Вон как тебя ветром колышет!

Названый брат увидал Саввушку на ногах, плакал, как ребенок. Ко всем иконам в доме приложился, перед каждой покрестился.

Хорошая у них жизнь пошла.

Работы летом мельнику не много. Разве плотину где подлатать. Для такого дела – названый брат с его силой.

Лечиться летом люди тоже не любят. И так больно хорошо. Дни долгие, вечера теплые.

Но на Федора-колодезника была гроза.

– Жди дождей, – сказал Серафим. – Много в этом году сена погибнет.

Не ошибся мельник. Пошли затяжные дожди. Тут люди и вспомнили, где у кого чего болит.

Приехала из Карачарова молодая барыня с дитем.