Тирмен

Снова скрипнула дверь. Данька дернулся, но это оказалась не Веранда и не Полундра. В класс заглянул Павло Дубинчак из 11-го «А». По идее, к нему давно и прочно должна была прилипнуть кличка «Дуб» или «Дубина», но не прилипла по веской причине. Павло Дубинчак занимался вольной борьбой на «Динамо». Третье место на первенстве области, «серебро» на турнире имени Ованеса Саакяна. Говорили, к Новому году на каэмэса сдать должен. Девчонки на него вешались пачками. И Наташка — не исключение.

Павло заговорщицки подмигнул классу, а затем поманил Наташку: выйди, мол. Наташка поколебалась — и сдалась.

— Сидите тихо и не списывайте! — строго заявила она, вставая и одергивая юбку.

— Гы! Училку из себя строит!

— Ну ты у меня... Я еще вернусь!

— Боюсь-боюсь! Терминатор! Айл би бэк!

Павло зевнул и показал Фофану кулак. Скучный и увесистый, как чугунная «баба» для забивания свай. Конопатый мигом заткнулся, демонстрируя жестами и покаянной гримасой: «Молчу-молчу, был неправ!» А Наташка, виляя задом, вышла в коридор.

— На чердак пошли, зажиматься! — зашептал на весь класс Кощей.

— Эх, Наташа, три рубля — и наша! — фальшиво пропел Фофан. Выждав, правда, с минуту, чтоб уж точно не услышал Наташкин хахаль. Похоже, вчерашняя драка в парке сделала Фофана осторожней обычного.

В классе зашумели, передавая друг другу листки со сделанной контрольной. Но Данька в общей суете не участвовал. Выложив учебник на парту, он сосредоточенно списывал под понимающе-снисходительным взглядом Лерки Мохович.

Очень хотелось, передрав последнюю реакцию, пририсовать внизу жирафу вверх ногами.

4.

He-Король Артур маялся — то ли хандрил, то ли просто мечтал о бутылке темного пива. Гора шелухи от семечек посреди стола свидетельствовала об этом со всей возможной наглядностью. Облегченный вздох, услышанный Петром Леонидовичем, лишь подкрепил справедливость данного несложного умозаключения.

Прежде чем повернуть налево, в обжитую за долгие годы каморку, старик бросил привычный взгляд на ряды мишеней. Мельница крутится, карусель не саботирует, свободные места заняты фрейшюцами. Что должно гореть — горит, двигаться — движется. После местной командировки, которая среди своих именуется «целевым выездом», приятно убедиться, что жизнь идет дальше. Что она, несмотря на отдельные недоработки, прекрасна...

— Дядя Петя-я-я!

Голос Артура вернул старика к действительности. Да, слегка задержался, есть грех. Всего на пять минут, но точность — вежливость не одних королей. Тирменов — тоже.

— Свободен! — объявил он, появляясь в дверях. — Беги, сержант.

— Есть!

Артур вскочил, готовясь набрать космическую скорость, причем не первую — сразу третью. Но внезапно замер, после чего решительно ткнул себя пальцем в лоб.

— Ск-клероз, блин. Плавно п-переходящий в маразм. П-предложение имеется. Давай я этих г-герлов выкину — и свои фотки п-принесу. Афганские.

Оба поглядели на стену, где над столом красовалась фотогалерея, созданная совместными усилиями. Упомянутые «герлы» появились год назад не без помощи переменчивого Артура.

— Вроде к-как преемственность п-поколений, — пояснил намерения бывший сержант. — Чтобы знали, шкуры т-тыло-вые.

— А сверху объявление: «Вас обслуживает ЧП «Ветеринар», — хмыкнул старик. — Есть контрпредложение: обвешать все девками. В современном духе. А самим перейти на нелегалку. Бороды отпустим...

— Фиг им в-всем! — Артур шутки не понял и не принял. — Знаешь, дядя Петя, п-про нас, «афганцев», разное молотят. Психи, блин, ненормальные, кровь по ночам душит, в Афгане младенцев штыками кололи... Г-гады! Хот-тят, чтобы прятались мы, п-по углам т-темным сидели. Не, на н-неле-галку не перейду! И фотки п-принесу, пусть смотрят!..

Он шагнул вперед, как на амбразуру. Рука потянулась к первой из глянцевых красавиц.

— Не спеши! — Петр Леонидович вздохнул, понимая, что не убедит и отговорить не сможет. — Чем Настасья Кински виновата? Фотографии неси, если хочешь, разместим, места хватит.

— Ладно, — неохотно согласился Артур. — Рядом с т-твои-ми повесим. А Кински — в сторону, п-подальше... Слушай, п-про танк ты рассказывал, помню. А эт-та?

Он дернул небритым подбородком, пытаясь указать направление.

— Эта — редкая. Август 41-го, возле Смоленска. Мы из окружения вышли, и к нам Константин Симонов приехал. А при нем — корреспондент. Фамилия смешная: Трошкин. Он и снимал.

— Сам С-симонов? Который фильм «Живые и мертвые»? — восхитился бывший сержант. — Ух т-ты!

Петр Леонидович улыбнулся.

— Это сейчас он — Симонов. А тогда... Прикатил молодой да шустрый, а полк только-только очередную атаку отбил. Не до интервью было. Ну, он понял, стал стихи читать, мы и отмякли. Хорошие у него стихи. Жаль, их сейчас забыли!

— Значит, ты, дядя П-петя, с сорок первого воевал? Да т-ты герой!

— Значит, — старик поморщился. — Герой... Интендантский лейтенант, прости господи! Портянка налево, портянка направо...

— Только не надо про портянки, Кондратьев! — Лейтенант Карамышев зло дернул щекой. — Знаю я, какими портянками ты занимался. И в корпусе, и раньше, в Коврове. Ох, не достал я тебя до всей этой заварухи, больно верткий ты!