Да и в принципе много хорошего произошло в нашей семье благодаря дяде Сереже. Он был старше мамы на десять лет, но несмотря на это всегда ее поддерживал, очень любил и с удовольствием общался со мной. Своих детей у него не было, хотя он жил в браке с одной-единственной женой уже больше двадцати лет. Но вот — не сложилось.
Наверное, по этой причине дядя Сережа и тетя Даша так активно участвовали в моем, а после Юлькином, воспитании.
Помогали, поддерживали финансово. Когда контора, в которой мама работала последние пятнадцать лет, закрылась — это было примерно полгода назад — если бы не помощь дяди Сережи, не знаю, что бы мы делали.
И мне на самом деле грех на него жаловаться за «Юркон».
Он же не знает, что я давно расхотела быть юристом. Зато он знает, что я всегда очень мучилась, когда он давал нам с мамой деньги, и хотел как лучше.
Иногда я не понимаю, почему настолько глупым и безответственным людям, как я, даются дети, а кому-то вроде ответственных и мудрых тети Даши и дяди Сережи — нет.
Несправедливо.
Я спросила у него это однажды. Мол, как думаешь, почему так. Он пожал плечами.
— Значит, так надо. Да ладно тебе думать об этом, Тинка. Мы с Дашей счастливы.
Я только вздохнула.
Юлька между тем, получив нашу с ней совместную порцию плова на большой тарелке, нетерпеливо схватила свою ложку, а дядя Сережа, оглядываясь на маму, которая в эту секунду накладывала уже себе, украдкой пихал Троглодиту кусочек курицы. Кот, не будь дурак, быстро все схомячил и сделал невинные глаза.
Так что, когда мама обернулась и с подозрением оглядела притихших нас, у всех присутствующих за столом были абсолютно безмятежные лица.
— Ясно, — хмыкнула мама, садясь по правую руку от дяди Сережи. — Шкода.
— Октавия? — тут же спросила Юлька, и я вздрогнула от неожиданности. Только через секунду поняла: нет, это не матерное слово. Марка машины.
— Это ты где услышала? — поинтересовался дядя Сережа.
— В детском саду, — ответила дочка важно. — Воспитательница сказала, что все мы тут шкоды октавии. Я только не поняла, что это. Ты знаешь, дядь Сереж? Я нервно рассмеялась. Видимо, воспитательница в этот день была в плохом настроении. Она у нас вообще хорошая, с отличным чувством юмора и громким командирским голосом.
По-другому с группой этих… шкод октавий невозможно.
— Это такие машинки, Юльчонок. Небольшие, но быстрые.
— А-а-а, — протянула дочка и задумалась.
Я решила отвлечь ее от рассуждений о машинках и предложила начать ужин. Мама с дядей Сережей эту идею радостно поддержали, а уж Троглодит — тем более.
Так что через пару минут все шкоды октавии были Юлькой позабыты. Не знаю уж, надолго ли, но больше в этот вечер она ничего подобного не вспоминала.
Утром я рассматривала содержимое своего шкафа, немного стесняясь. И даже чуть краснея. Честно говоря, стоило подумать о Черном как о мужчине — и меня накрывало таким смущением, что хотелось, как страус, спрятать голову в песок и не высовываться.
Стесняшкой я никогда не была, просто… неправильно это как-то. Он все-таки мой начальник. И действовать на его… нижний мозг… нехорошо.
Пыхтя, как сломанный паровоз, я все же выбрала платье, но вполне приличное, темно-серое, до колена, с рукавами- колокольчиками и небольшим декольте. Грудь оттуда выглядывала, но не сильно.
Когда я вышла из комнаты, мама поглядела на меня с явным одобрением.
— Уже лучше. Скучновато, конечно… но пойдет. Ты только наклоняйся почаще. Когда ты в этом платье наклоняешься, край лифчика видно.
У меня свело челюсть.
— Хорошо, что не край трусов.
Мама фыркнула.
— Трусы — это пошло. А вот чулки… Купи себе чулочки, Тин.
Знаешь, как это мужиков заводит? — Понятия не имею, — огрызнулась я, кидая в сумку мобильный телефон. Он страдальчески обо что-то стукнулся и возмущенно завибрировал. Черт, не дай бог сломается. Терпеть не могу менять мобильные телефоны. Надо следить за своими эмоциями.
На улице было прохладно, моросил дождь, и я расчихалась — видимо, все же простыла. Только выйдя из дома, почувствовала небольшую боль в горле, да и в целом мне было слегка зябко.
Добегалась… Хорошо хоть рука почти не болит — помогла мазь.
Вспомнив, как Назар Миролюбович усадил меня на стул, дал пощечину, а потом удалился, всучив мазь, я чуть не полетела в лужу. С одной стороны, мне надо бы сердиться — пощечина была неслабой, хотя и не до синяка. Так, шоковая терапия. А с другой — он же принес мазь. Пока я истерила, сходил, нашел где-то — и принес. Еще и вспомнил, как именно называется! Может, у него дети есть? Ага. И внуки.
Хватит рассуждать, принес и принес. А то ты сейчас дорассуждаешься до того, что влюбишься без памяти. А что? Красивый, успешный, да еще и мазь принес. Романтика! Только Черный меня ни в грош не ставит, и это автоматически превращает его достоинства в недостатки.
Перед входом в «Юркон» я столкнулась собственно с тем персонажем, о котором думала все утро. И кажется, покраснела так, что любой баклажан рядом со мной смотрелся бы скромной белой розой.