Тиран духа

Перед тем как опуститься на колени в часовне, Элинор поплотнее закуталась в накидку. Даже здесь царил пронизывающий холод, и ледяной воздух при каждом вдохе разрывал грудь. Отец приглашал ее вместе преломить хлеб и разделить его скромный ужин, но она отказалась и простилась с ним у входа в обеденный зал, сама же отправилась в часовню молиться. День выдался долгим, и у нее от напряжения разболелась голова. При всей своей любви к отцу, при том, что между ними установилось какое-то подобие мира, Элинор чувствовала потребность в знакомом и привычном.

Замок Вайнторп большую часть жизни не был ее домом. Раз уж нельзя было вдруг оказаться в Эймсбери с тетей или у себя в Тиндале, она предпочла тихий ужин в обществе сестры Анны, женщины, чья беседа и дружеское участие вселяли в нее покой. Однако сперва Элинор было нужно провести какое-то время в одиночестве и молитве, чтобы успокоить измученную переживаниями душу.

Она услышала шаги и открыла глаза. В полумраке, еле подсвеченном отблесками коптящих свечей, она увидела человека, вошедшего в часовню и опустившегося на колени перед алтарем. Невысокая, одетая в черное, сама она вряд ли была замечена пришедшим, тем более что выбрала место подальше от алтаря, в густой тени.

Мужчина, стоявший перед алтарем на коленях, издал громкий стон. Это был сэр Джеффри. Он поднял глаза к небесам, и Элинор услышала еще стоны, потом глухие всхлипы и поняла, что он зашелся в безудержном плаче. У нее сжалось сердце при виде этого человека, так убивавшегося из-за потери сына, и она почувствовала неудержимое желание как-то утешить его. Однако сейчас ее сострадание вряд ли было бы уместно. Сэр Джеффри мог без стыда лить слезы перед лицом Господа, но никогда не выказал бы такой слабости в присутствии женщины, чей брат обвинялся в убийстве сына, смерть которого он оплакивал.

У Элинор мелькнула мысль, как же сильно сэр Джеффри, должно быть, сожалеет теперь о той сцене в обеденном зале, когда он так унизил Генри. Воистину, учитывая известные ей обстоятельства, касавшиеся его второго брака и те напряженные отношения, которые связывали отца и его взрослого отпрыска, ему наверняка было и еще о чем пожалеть, не говоря уже о прочих грехах, скрытых в его душе, за которые ему теперь предстояло молить прощения.

Прислушиваясь к рыданиям и невнятным словам молитвы, Элинор прикидывала, как ей уйти, не раскрывая своего присутствия и не смутив рыцаря. В часовню вела единственная дверь, и, судя по сквозняку, который она чувствовала спиной, та, вероятнее всего, осталась приоткрытой. Элинор решила, что его стенания достаточно громкие для того, чтобы попытаться неслышно проскользнуть позади него, так что он бы не услышал ее легчайших шагов. Позднее она могла бы вернуться в часовню, возможно, не одна, а с сестрой Анной или с братом Томасом и отстоять ближайшую мессу. Сейчас же лучше всего было оставить этого человека наедине с его горем и с Богом.

Ей повезло. Она беззвучно выскользнула наружу через неплотно закрытую дверь, и теперь сэру Джеффри неоткуда было узнать, что она стала свидетельницей его слез. В кои веки раз Элинор порадовалась, что природа одарила ее хрупким телосложением и легкой походкой.

Стоило ей ступить на погруженный во тьму двор, как ледяной ветер безжалостно пронзил ее, словно острым ножом, метнув в лицо горсть колючих дробин. Днем потеплело настолько, что солнцу удалось отчасти растопить снег, но сейчас снова ударил мороз, превратив грязь в корку ломкого льда. Хотя холод пробирал до костей, Элинор была, тем не менее, благодарна. Никто в такую погоду не рискнул бы отправиться за шерифом. Затянувшаяся буря давала им больше времени, чтобы доказать невиновность брата. Она наклонила голову навстречу ветру, но он все равно хлестал ее по щекам.

Подойдя к входу на лестницу, которая вела к жилым комнатам над обеденным залом, Элинор подняла голову. Никто — ни слуги, ни торговые люди — больше не спускались по ступеням, выходя из большого зала. Очевидно, все расспросы подошли к концу. Удалось ли выяснить что-нибудь полезное? Что, если кто-то из страха или стыда признался в содеянном?

Погруженная в свои мысли, Элинор неожиданно споткнулась. Выставив вперед руки, чтобы не упасть, она уперлась ими во что-то мягкое и теплое.

Это было человеческое тело, лишь слегка припорошенное снегом.

— Кто-нибудь, принесите огня! — позвала она, стараясь перекричать ветер.

Сквозь плотную завесу густо валившего снега показался молодой солдат с горящим факелом в руке.

— Вы ушиблись, миледи? — крикнул он.

Когда горящая смола осветила место, где упала Элинор, та ахнула. То был духовник их семейства, Ансельм. В слабом, подрагивающем свете она смогла разглядеть темную кровь, превратившуюся под ним в лед. Приглядевшись, Элинор увидела, что кровь еще продолжает медленно вытекать из раны в голове.

— Позови сестру Анну и нескольких человек, чтобы они внесли его внутрь. Быстрее! — велела она.