Тиран

— Больше, чем Леонид[66], — сказал он.

— Больше, чем я, — сказал Киний.

— И больше, чем я, — подхватил Никий. Он улыбнулся Кинию. — Отныне буду более почтителен.

На седьмой день лазутчики нашли стадо оленей, и смешанный отряд охотников — саков и ольвийцев — отправился за свежим мясом. Вернулись они с шестью большими тушами. Киний стоял рядом со Страянкой, когда делили мясо. Молодые сакские воины свежевали добычу, а рабы разрубали суставы и расчленяли тушу.

Страянка смотрела, как две молодые женщины свежуют самого крупного оленя. Киний наблюдал за ней. Он видел, что ей хочется что-то сказать, может быть, самой взяться за работу, потому что женщины многое делали неправильно.

Трое всадников из Ольвии, из числа молодых и праздных, подошли и встали рядом, потому что женщины, занятые своей кровавой работой, разделись донага.

Страянка оторвалась от своих забот, когда один из этих молодых людей воинственно сказал:

— Варвары!

Она повернулась к Кинию и приподняла бровь.

«Кому нужен язык?» — подумал он. Подошел к троим гиппеям.

— Господа, если вам нечем заняться, я поучу вас разделывать тушу.

Тот, что сказал «варвары», Алкей, покачал головой.

— Это занятие для рабов, — сказал он. — Мы смотрим, как амазонки купаются в крови.

— Они свежуют оленя не для того, чтобы очаровать вас своими прелестями. Уходите, или я заставлю вас разделывать туши.

Киний говорил тихо. Он не хотел предавать огласке дурное поведение двоих людей. Краем глаза он видел, как трубач Страянки и еще несколько женщин наблюдают за ними, поигрывая кнутами.

Алкей подбоченился.

— Я не в дозоре, — произнес он высокомерно. — И могу смотреть на варварских женщин, если хочу.

Товарищи отодвинулись от него, как от зачумленного. Киний поискал взглядом Эвмена или Никия — он предпочел бы, чтобы послушание насаждал кто-нибудь другой.

Но оба были заняты.

Не повышая голоса, Киний сказал:

— Нет, не можешь. Не глупи. Иди вычисти свою лошадь и ступай на караул — до моего нового приказа.

Алкей надменно посмотрел на Киния:

— Мне приказывает только Левкон, — сказал он. — К тому же…

— Молчи! — произнес Киний голосом, которым приказывал в бою. — Больше ни слова!

Алкей старался мимо Киния смотреть на молодых женщин. Он оглянулся на товарищей с высокомерием подростка, убежденного в поддержке друзей. И усмехнулся.

— Ты мешаешь мне смотреть, — лениво сказал он.

Киний потерял терпение. Все произошло мгновенно: накатил гнев, и он одним ударом поверг парня в беспамятство. Заныло плечо, вдобавок он рассек костяшки пальцев. Киний повернулся к товарищам Алкея.

— Заверните его в плащ и положите на лошадь. Побудьте с ним, пока он не придет в себя. Потом помогите ему почистить лошадь и втроем отправляйтесь нести дозор, пока я вас не отзову. Поняли?

Оба кивнули; у обоих глаза были круглые, как у афинской совы.

Когда он вернулся к Страянке и Ателию, девушка покачала головой.

— За что ты ударил этого человека? — спросила она на недурном греческом.

Киний повернулся к Ателию.

— Как сказать «неповиновение»?

— А что такое неповиновение?

Киний медленно вдохнул. Он рассердился — очень рассердился.

— Когда я отдаю приказ, я ожидаю исполнения. Если приказ не исполнен, это неповиновение.

Страянка поворачивала голову от одного к другому. Потом на быстром сакском задала короткий вопрос. Киний уловил свое имя, но больше ничего.

Ателий покачал головой, посмотрел на Киния и заговорил; говорил он долго, делая жесты, обозначающие езду верхом и сон. Потом сказал Кинию:

— Она спрашивает меня, давно ли я с тобой. Я сказал. Еще она спрашивает, часто ли ты бьешь людей. Я сказал, не бьешь.

Страянка посмотрела ему в глаза. У нее самой глаза были темно-синие, как Эгейское море на солнце после бури. Киний выше ее на полголовы. Она стояла очень близко. И обратилась прямо к нему, заговорила медленно и внятно — по-сакски.

Киний не понял ни слова.

Ателий сказал:

— Она говорит: если я бью человека за плохое — я его убиваю. Или он уедет и будет враг. — Он умолк и заозирался, как зверь в западне. Наконец сказал: — Потом она говорит: мужчины смотрят на женщин. Все мужчины глупеют, когда женщина показывает груди. И что? Зачем бить?

Киний не привык к тому, чтобы его приказы обсуждались. И к тому, что его расспрашивают при всех через переводчика. Что его допрашивает женщина.

«Как перед мужчиной», — сказал Филокл. Но она могла бы своей плетью в куски иссечь человека, и он не усомнился бы в ее праве.

Он чувствовал, что покраснел, чувствовал, как нарастает гнев, которому он редко дает волю. Как душа восстает против такой несправедливости, против осуждения в ее взгляде.

Он несколько раз вдохнул и выдохнул. Досчитал до десяти на сакском. Потом коротко кивнул.

— Объясню, когда буду не так сердит, — сказал он по-гречески.

— Хорошо, — ответила она и ушла.

Тем же вечером он пересказал этот случай Левкону, Эвмену, Никию и Филоклу. Они сидели у небольшого костра, в стороне от саков, которые были тихи и держались обособленно.

— У него в голове мякина, — сказал Никий. Потом посмотрел на Левкона. — Прости. Я знаю, что он твой друг, но он дурак. Он это заслужил.