Тинко

Когда я вижу, как колышется спелая рожь, во мне поднимаются старые страхи — ну словно я с ними на свет родился. Я так и чувствую у себя под ногами колкое жнивье, от которого подошвы делаются такими жесткими, что хоть по гвоздям бегай. Голову печет солнце, в потную кожу въедается пыль. Снова липкая жажда мучит меня. Но ведь не этого я боюсь. Я боюсь своих усталых рук, у которых уже нет сил поднимать тяжелые снопы, дедушкиных окриков, неутихающих стонов бабушки. Спелая рожь вызывает во мне все муки жатвы. Мне хочется убежать. Но ведь убегать мне не нужно. Никто в этом году не погонит меня на уборку. В деревне еще тихо. Но разве не пора уже отбивать косы? Пора! Слышишь, вот вдали что-то задребезжало — сперва удар железа о железо, а в промежутке тихо звякнуло лезвие. Это там, у околицы, дедушка отбивает свою косу, будто он один помнит об уборке в нынешнем году.

К нам на поля залетела какая-то чудна́я птица. Раньше я ее никогда не видел. Она не такая большая, как ворона, но клюв у нее, как у вороны. Она не каркает, и вообще ее не слышно. Может быть, она немая? Перья у нее разноцветные и отсвечивают зеленым, словно они шелковые, а крылья, если глядеть против солнца, кажутся прозрачными. А вдруг эта птица прилетела из рая сказать нам, что для всех детей настали новые времена?

Я спрашиваю учителя Керна. Он не знает такой птицы и велит позвать его, когда я ее снова увижу. Она снова попадается мне. Учитель смотрит, смотрит, но так и не знает, что это за птица.

— Мало, ох, как мало мы знаем! — говорит мне учитель Керн. — Придется поручить пионерам все выяснить. Нам обязательно надо организовать кружок натуралистов.

— А чем тут кружок поможет? Кружок ведь тоже этой птицы не знает, господин учитель Керн!

— Это ты, пожалуй, прав, Тинко. Но кружок нам все-таки надо организовать. Хочется мне поучиться еще. Ведь сколько книг есть на свете!

— Это вы, пожалуй, правы, господин учитель Керн.

Глава двадцать пятая

Из Клейн-Шморгау к нам приехали два трактора. Они приволокли большие жнейки. Эти жнейки сразу же и снопы вяжут. Вся деревня сбегается. Пионеры забрались на тарахтящие машины и убирают их цветами. Стоя позади тракториста, мы проезжаем по деревне. Мужики спорят: каждому хочется, чтоб его поле убрали первым. Бургомистр мирит спорщиков. Комиссия ходит по полям. Она проверяет, поспели ли хлеба, и составляет список. По этому списку трактористы будут убирать поля. Мужики, довольные, расходятся. Теперь не век ждать: большие жнейки пожирают хлеб, точно огромные коровы, которым целый месяц не задавали корма. Готовые снопы так сзади у них и скатываются. Жены и дети новоселов только поспевай ставить рожь в бабки. А мужики могут тем временем на коровьих упряжках перепахивать жнивье. Как только тракторы всё скосят, они тоже примутся за пахоту.

Словно гроза, с грохотом и треском на Мэрцбах налетает новое время. Спелые колосья так и шелестят. У малоземельных крестьян глаза светятся радостью, как по большим праздникам. Ребятишки бегут за тракторами в поле: их разбирает любопытство, быстро ли тракторы управятся с жатвой. Быстро, очень быстро. Один за другим исчезают небольшие желтые участки, где хлеб уже поспел. Да эти машины не устают совсем! Они тарахтят, стучат, погромыхивают и всё жнут и жнут… Вот уже опять они кончили полосу и, ворча, перебираются на другую. И эту они, пофыркивая, объедают, оставляя позади себя голое жнивье.

Дедушка и бабушка одни в целом море колосьев. Дедушка косит, будто утопающий. Машины пожирают стебли, словно огромные коровы, а коса обгрызает их, как гусеница. Согнувшись в три погибели, бабушка ползет по полю. От снопа к снопу она перебирается, опираясь на свои маленькие кулачки. Дедушкина коса-гусеница уже прогрызла себе дорожку до конца поля, а бабушка вяжет снопы только еще на середине. Дедушка ругается на чем свет стоит. Мельком взглянув на трактор, который стрижет по соседству стебли, он сжимает кулаки, нагибается и тоже начинает вязать снопы. Он вяжет их до тех пор, пока не сталкивается на последней трети полосы с бабушкой.

— Всю-то жизнь ты улиткой пропо́лзала, улитка и есть! — ворчит он, отбросив очередной сноп, будто в нем гад какой сидит.

— Трактор не заказать ли нам? — робко замечает бабушка.

Дедушка только хмурит брови, трижды сплевывает бабушке под ноги и снова берется за косу. Обе дедушкины лошади пасутся на краю поля. Молодой-то еще надо пощипать травки!

На заре, словно помолодевший от утренней росы, дедушка выезжает на своей паре за околицу. Бабушка сидит на телеге, подобрав ноги. Лицо ее все сморщилось от боли.

— Чего рожу кривишь! Совсем на стиральную доску стала похожа! — ругает ее дедушка. — Люди подумают еще — не люб тебе парный выезд!

Бабушка силится улыбнуться усталой улыбкой, но скоро боль съедает улыбку.