Тинко

— Нашел чего думать!

— Это моя мама так думала, а теперь не надивится.

Мать маленького Кубашка тоже никак не надивится:

— Так они вам там ничего и не сделали? Игнатия ты тоже не встретил?

— Нет, мама. Мне сам президент руку подал.

— Наверно, это его кучер был.

— Нет, это был президент.

Весь день мы поем и веселимся. Мне велено доложить, как я руководил пионерами. Я не забываю при этом сообщить, что нам обещана старая школа. Все хлопают в ладоши:

— Да здравствует Тинко!

— Давайте-ка подумаем, не пора ли нам избрать Тинко в совет дружины, — говорит учитель Керн. — Мне кажется, что он тут неплохо поработал без нас.

Пионеры хлопают в ладоши и так топают ногами, что стекла дребезжат. Я краснею до ушей. Что же мне такое сказать?

— Чего там! Я рад был стараться, — отвечаю я. — И спасибо, что так здорово топали.

По дороге домой за мной увязывается Фриц Кимпель. Он дразнится:

— Как обер-пионер и советник дружины небось теперь большое жалованье получать будешь.

— Забыл уже, как плетка свистит, Лысый чертенок?

— Тебе вот скоро самому покажут, где раки зимуют, умник Краске! Плетка-то за шкафом у вас лежит, тебя дожидается. Напрокат у нас ее взяли.

Теперь я знаю, что́ для меня дедушка приготовил! Никогда больше не пойду к нему.

— Что это со старым Краске? Никак, опять загулял?

— Нет, видно, трезвый. Ничуть не шатается.

Воскресенье. На парных дрожках дедушка едет по деревне. На нем черный воскресный костюм. Черную шляпу, в которой ходят у нас в церковь, он лихо надвинул на лоб. Дедушка сидит на козлах, будто черный король какой. Волосы у него почти такие же белые, как его вязаная манишка. Серебристые усы он смазал маслом и подкрутил вверх. В охотничьи дрожки запряжены Дразнила и только что купленная золото-гнедая лошадь. Она дико смотрит по сторонам. Видно, что ей больше всего хочется махнуть через дышло. Дрожки приходится тянуть одному Дразниле.

Сзади в свеженакрахмаленном фартуке, на самом краешке сиденья, примостилась бабушка. Кажется, будто она вот-вот соскочит. То и дело она поправляет выбивающиеся из-под платка волосы и очень стесняется, когда ей приходится отвечать на приветствия односельчан.

— Погоняй, погоняй! Хоть бы поскорей из деревни выехали, — говорит она дедушке. — Сидишь и не знаешь, куда руки от стыда девать.

— Ты их под фартук сунь! — кричит ей дедушка. — В балансе что? Нарядись да прокатись! Пусть все видят, на что мы способны!

Бабушка грозится соскочить с дрожек; дедушка отвечает, что если, мол, бабушка не будет сидеть смирно, он возьмет да пропьет и лошадь и дрожки.

Бабушке не сидится. Может быть, пока она тут в таратайке катается, они опять какую-нибудь поставку не сдали. С тех пор как мы к ним петь насчет яиц приходили, бабушка потеряла покой. Вдруг мы снова нагрянем с музыкой и еще свинью из хлева уведем!

— Глядите, глядите, старый Краске свою новую лошадь объезжает!

— Да у него под шапкой уже плесень завелась. Весь народ ждет — вот-вот трактора пригонят, а он лошадь купил. Не знает, куда деньги девать.

Мы играем со Стефани во дворе замка. С деревенской улицы доносится тарахтенье. Дедушкины дрожки! Мы так и застываем, разинув рты.

Дедушка делает вид, что не замечает меня. Он только еще прямей сидит на козлах и хлопает кнутом. Бабушка своим кривым пальцем показывает мне, чтобы я садился с ней рядом. Значит, любит еще меня.

— Давай сядем? Я еще никогда не катался на таратайке.

Стефани пытается удержать меня за руку. Я вырываюсь. Молодая лошадь вдруг резко осаживает назад. Дразнила оторопел и тоже пятится. Дрожки становятся поперек улицы. Бабушка вскрикивает. Дедушка изо всех сил нахлестывает лошадей. Вдруг молодая делает прыжок вперед. Снова Дразнила поддается ей, и дрожки, дребезжа, уносятся. Дедушка и бабушка скрываются в туче пыли.

Лето закрадывается в хлеба. С каждым днем оно все выше поднимается по стеблям. Взобравшись под конец на колос, оно без устали трудится между усиками. Хлеб поспевает. Синеглазыми карликами из леса стеблей выглядывают васильки. Кострами горят красные маки. Покачиваясь на самых крепких стеблях, целые выводки воробьев пробуют поспевающие зернышки. Еще задолго до того, как земледелец узнает вкус молодого хлеба, его уже отведает воробей. Ветер отдыхает в лесу: пусть пока жара попляшет над полями! Дождь отправился путешествовать в дальние страны. Ноги так и купаются в горячей дорожной пыли. Хотя люди в эту пору и ходят налегке, лица у всех озабоченные. Проходя по деревенской улице, все то и дело поглядывают на небо, будто взглядом своим хотят удержать на нем солнышко. Близится жатва.