— Ступай, ступай, нечего тебе тут! — говорит бургомистр и нетерпеливо топает ногой. — Фокусы свои можешь и на ходу показывать.
Косо взглянув на бургомистра, Фимпель-Тилимпель отвечает ему присказкой:
вытаскивает из кармана свой кларнет и изо всех сил дует в него, пританцовывая впереди молодых.
Наш солдат пожимает плечами и поглядывает на Пауле Вунша, а Пауле Вунш, качая головой, глядит на бургомистра.
— Что это он играет? Я ведь знаю эту песенку.
Склонив голову, наш солдат прислушивается.
— Да что ему играть? Лирум-ларум… как всегда.
— «Под кустом боярышника нищий свадьбу справлял», — говорит фрау Клари.
— Какой еще нищий? — возмущается Пауле Вунш.
— Это Фимпель так играет.
— Ты точно знаешь?
— А ты сам не слышишь разве?
— Чтоб мне лопнуть, если все это не подстроено, — бормочет себе под нос бургомистр Кальдауне.
— Надо пригласить его. После третьего стакана водки он во всем признается и скажет, кто его подослал.
— Охота своими деньгами ему глотку прополаскивать! Я и бесплатно все выведаю.
Бургомистр Кальдауне нагоняет Фимпеля-Тилимпеля, вынимает из кармана двадцатимарковую бумажку и перекладывает ее из руки в руку. Наши сборщики выскакивают вперед. Они, наверно, решили, что бургомистр передумал и все двадцать марок перепадут им. Но Кальдауне, отмахнувшись от ребят, подталкивает Фимпеля-Тилимпеля. У того глаза чуть не вылезли — так он дует в кларнет. Но при виде денег Фимпель так и застывает от жадности. Из кларнета вырывается еще какой-то жалкий, квакающий звук, и Фимпель-Тилимпель отрывает ото рта свою дудку, будто черенок от спелой груши.
— Сколько тебе заплатить, чтобы ты сыграл нам на лапландском рояле? — тихо спрашивает Кальдауне.
Но у Фимпеля-Тилимпеля нет лапландского рояля. Здесь имеются только немецкие инструменты. А у лапландских — у них клавиши не так расставлены.
— Хорошо, тогда сыграй нам на цитре.
Цитры у Фимпеля-Тилимпеля тоже нет.
— Что ж у тебя есть?
У Фимпеля-Тилимпеля есть контрабас, скрипка и труба. Все это лежит у него дома. Бургомистр Кальдауне долго раздумывает, прежде чем решить вопрос, какой инструмент заказать. До замка остается уже немного. Вот поезжане подошли к домам новоселов. Те машут из окон или приветствуют свадьбу, стоя в воротах. Кое-кто преподносит молодым букеты астр, выдержавших первые морозы. Нашего солдата словно подменили, словно он после долгого путешествия по холодным странам снова вернулся в теплые родные края.
Бургомистр наконец решился:
— Стало быть, сколько тебе заплатить, чтобы ты сыграл нам на контрабасе?
Поросячьи глазки Фимпеля так и стреляют в сторону дома Лысого черта.
— Там собака зарыта? — тихо спрашивает его бургомистр.
Фимпель незаметно кивает.
— Так сколько, Фимпель-Тилимпель?
— Восемь.
— Восемь марок?
— Перестань паясничать, с тобой говорит твой бургомистр! Восемь марок получишь — и все!
— Не буду я играть вам на контрабасе.
— Почему? Нет-нет, давай на контрабасе.
Выясняется, что у фимпельского контрабаса не хватает струн, но Фимпель готов принести скрипку.
— Не надо нам скрипки!
Бургомистр Кальдауне хорошо знает, что ему надо. Придется Фимпелю-Тилимпелю сбегать сперва в Зандберге и купить там недостающие струны.
— Да-да, сбегай!.. Что? Денег нет?.. Дай мне две марки на струны. Я завтра тебе верну! — кричит Кальдауне фрау Клари, которая как раз дошла вместе с нашим солдатом до ворот замка.
Фимпель-Тилимпель получает деньги на струны. Вряд ли он с ними доберется до Зандберге: ему ведь туда мимо трактира идти.
— Ты смотри без контрабаса не показывайся! — кричит ему вслед бургомистр.
Фимпель-Тилимпель не отвечает: он понял, что его перехитрили.
Из окна выглядывает разряженная к свадьбе Стефани.
— Тащи нам кусок пирога! — требует большой Шурихт.
Стефани поправляет свою наколку и исчезает. Скоро она выносит нам тарелку с кусками пирога.
— У нас простой пирог, — говорит она, как бы извиняясь.
— Ну, господи благослови! — вздыхает большой Шурихт и тут же начинает уплетать пирог.
Я ухожу. Не надо мне никакого пирога! Нет моих сил больше праздновать эту свадьбу! А интересно, что они сделали с моим свадебным костюмом?
…Старожилы забираются в дома. Свиньи заколоты, зерно в амбаре, овощи в подполе. Начинается домоседская жизнь возле печки. Правда, скотина и зимой требует корма, но это уже бабье дело. Скотину кормят бабы. А на что они иначе, бабы-то? Мужики всю весну, лето и осень трудились в поте лица. Теперь, не зная ни тревог, ни забот, они дожидаются рождения маленького Христа, рождения спасителя.