Васька молчит. Ее единственное желание – поскорее убраться отсюда. Выкрашенная в серебро оградка не имеет, никакого отношения к мамочке и папочке, и светлый хорошо отшлифованный камень тоже не имеет, и выбитые на нем лица какой-то женщины и какого-то мужнины.
Они возвращаются тем же путем, мимо крестов и звезд, к длиннющей стене из красного кирпича. Машина больше не кажется Ваське огромной, а дядя Пека – милым. В том, что произошло и происходит до сих пор, есть чудовищная несправедливость: дядя Пека время от времени посещает их дом, а Мика – так мозолит глаза круглые сутки, и только мамочка и папочка все не приходят. Масса вещей осталась на своих местах, а…
Только теперь Васька сообразила: не все вещи остались на своих местах, некоторые исчезли бесследно. Мамин махровый халат, например, и папины комнатные тапочки. И мамина расческа, и мамина косметика (Васька и пальцем к ним не притрагивалась), и огромный пазл с изображением старинной картины – папа собирал его по воскресеньям, после обеда, и всегда радовался, когда Васька подбирала ему нужный кусочек.
Она даже помнит, как называлась картина: «Любовь земная и небесная».
Если кто и виновен в пропаже вещей, так это Мика.
Мика – самое большое Васькина несчастье. Она липнет к Ваське как кусок давно прожеванной жвачки, контролирует ее каждую минуту, пристает с дурацкими вопросами, и потом, глаза Мики вечно на мокром месте. Особенно, когда она приносит египетские письма и маленькие египетские посылочки от родителей, Васька не читает писем, очень ей нужно – читать. Посылочки тоже не вызывают особенного любопытства.
Они – странные.
Васька никак не может решить, в чем заключается странность посылок. Наверное, в том, что в них нет ничего такого, что могло быть послано исключительно ей, Ваське, Безделицы из посылок подошли бы любой девочке, Васька здесь ни при чем. Как будто мамочка и папочка не знают, что она терпеть не может пластмассовые бусы и браслетики, и наборы игрушечной посуды, и носовые платки, пусть они хоть трижды будут кружевными. А песок?
Мика сказала ей, что это песок из Красного моря, но Васька хорошо помнит, что там были камни, ходить по ним не всегда удобно, а папа называл камни галькой. Они ездили в Египет всей семьей, и Мика тоже ездила, так неужели она забыла про гальку?
Что-то здесь не так.
А хуже всего Микины разговоры про книжки. Васька прекрасно знает, что на свете существуют книжки, она миллион раз держала их в руках, рассматривала картинки, гладила обложки – в книжках можно много чего найти, каким-то удивительным образом черные полоски на белой бумаге трансформируются в истории. Да такие истории, что прямо дух захватывает.
Мама умела извлекать истории из черных полосок, и папа умел – но на то они и мама с папой.
А теперь оказалось, что и скучная Мика обладает этим чудесным даром, кто бы мог подумать! Каждый вечер она устраивается рядом с Васькиной кроватью, и, раздуваясь от собственного величия, демонстрирует дар, тем самым унижая Ваську. Васька не очень-то вслушивается в то, что произносит Мика, она молча наблюдает за тем, как из круглого Микиного рта то и дело выскакивают эльфы, драконы, тараканища и немытые тарелки из «Федориного горя»; как движутся Микины веки, перескакивая со строчки на строчку – истории не получается.
Во всяком случае, она не такая яркая, какой могла
Той самой Мике, которая постоянно бубнит: