– С этим все в порядке.
– Они, конечно, не спасут тебя, если ты сорвешься, по смягчат возможные удары.
– Не лечи меня, брателло. Это знают даже те, кто катается на детских роликах в сквере. А я уже вышла из этого возраста.
– Значит, ты опытный человек?
– Более-менее.
– Посмотрим.
Его голос не звучит угрожающе, он скорее весел, – и это веселье, это возбуждение немедленно передается Ваське.
– И вот еще: то, чем мы будем заниматься сейчас – не альпинизм и не скалолазание. Так что предыдущий свой опыт можешь засунуть себе в задницу. Здесь главное, чтобы тебя перло. Знаешь, что такое, когда тебя прет?
– Предпочитаю называть это вдохновением.
– Называй, как хочешь.
Если это можно считать инструктажем, то Васька получила самый хреновый инструктаж в своей жизни, а Чук и Гек еще расписывали этого типа как нечто выдающееся. Нечто экстраординарное.
Идиоты хуже немцев.
Но стоит Ваське только додумать эту мысль, поставить в конце жирную точку, как Ямакаси отпускает ее пальцы. Мгновение – и его уже нет рядом с Васькой, она одна на краю крыши, черная бездна внизу, светлая – наверху; до соседнего дома метров десять, ей ни за что не перепрыгнуть, не покрыть этого расстояния даже с разбега, даже с шестом – или все-таки не десять?
– Это не опасно. Для тех, у кого есть крылья.
Он никуда не ушел. Он стоит у Васьки за спиной. И, кажется, обнимает ее за плечи. В этом объятии нет никакого подтекста, но что-то подсказывает Ваське –
А кто?
Васька растеряна, она теряется в догадках – и чертов Ямакаси не горит желанием ей помочь. Он как будто измеряет на прочность ее плечевой пояс и крепость позвоночника, и силу рук. Теперь он кажется Ваське бортмехаником в шлеме и очках, совсем как Джуд Лоу в фильме «Небесный капитан и мир будущего», на начало сеанса Васька тогда опоздала.
Нуда, такой себе Джуд Лоу, только подретушированный. Скорректированный для проката в абсолютно самодостаточных странах Юго-Восточной Азии.
Он не очень-то доволен осмотром Васькиного фюзеляжа, подкрылков, лонжеронов; Васькины аэродинамические характеристики далеки от совершенства – потому он и пытается видоизменить устройство прямо на ходу. Ничем другим объяснить прикосновения его рук невозможно. Они подкручивают невидимые гайки, подтягивает невидимые болты, продувает клапаны, ослабляет сцепления, меняет углы плоскостей. И по мере того, как вся эта угрожающая машинерия перестраивается и приходит в движение, Васька чувствует себя все легче и легче.
Такой легкой она не была никогда, законов притяжения для нее больше не существует.
– Ты со всеми такое проделываешь? – спрашивает Васька, не поворачивая головы.
– Нет.
– Есть какая-то определенная система?
– Никакой системы.
– Значит, я тебе нравлюсь? – Предположение насколько смелое, настолько же и беспочвенное.
– Если бы ты мне нравилась, я бы предпочел видеть тебя в койке и голой, а не на крыше и в кроссовках.
– Кстати, что ты скажешь о кроссовках? Кроссовки – Васькина гордость. Профессиональные,
– Ну… Таким кроссовкам можно только позавидовать.
В чем был сам Ямакаси? Стоя к нему спиной, Васька пытается вспомнить эту ничего не значащую деталь: кажется, из-под белого брючного полотна проглядывали такие же белые парусиновые сандалеты с подошвой, которая показалась Ваське чуть толще обычной и слишком мягкой – веревочной или пеньковой. «Чуть толще» – с этим все понятно, Ямакаси невысок, но хочет казаться таким, как все; вот ты и попался, дружок, – даже
Легкость, поселившаяся в теле Васьки, никуда не уходит, и уже из-за одного этого можно простить Ямакаси его дешевые прихваты с обувью.
– Ты готова?..
– Похоже, что да.
– Тогда идем.
– А… разве мы не стоим на исходной точке? – Теперь десятиметровая пропасть между этой и соседней крышами кажется для Васьки пустяком.
– Нет. Выберем что-нибудь попроще. Для начала. Он наконец отпускает Ваську и поднимается вверх;
странно, но кровля под его ногами не прогибается и не дрожит, не издает ни одного звука, как если бы по ней расхаживали голуби или ангелы.
Чук и Гек оказались ровно на том месте, где Васька оставила их: за кирпичной, в копоти трубой. После модернизации, наскоро проведенной Ямакаси, Ваське неожиданно открылись новые знания. Или, скорее, – ощущения. Или – предчувствия.
Чук и Гек слишком тяжелы.