Тимофей: блокнот. Ирка: скетчбук

Где бы тут спрятаться со своим блокнотом? Пошёл в туалет. Нет, невозможно. Как тут думать о человеке и коробке? Сначала я в сотый раз прочитал, что тут кто про кого на какой стене пишет. Потом взял и сам написал имя биологички. И обвёл в сердечко. Интересно, какие будут реакции?..

Вышел в коридор, сел на подоконник. Только открыл блокнот – шаги. Я испугался, дёрнулся. Ну да, скажут – почему не на уроке?

Ушёл в началку, там чужие учителя. Если спросят – скажу, освобождён от физкультуры.

За окном тихо падает снег. Я открыл блокнот.

Снег, снег. Что там, в коробке?

Зажужжал телефон. Починился на мою голову. Не буду смотреть. Не буду. Нет, ну как? А вдруг важное?

«Уважаемый абонент!..» Тьфу, чёрт. Только настроение сбили. Я не хотел, но автоматически нажал «играть». И протупил в свою игрушку до звонка.

Потом весь день злился на себя. Никакой силы воли! Ведь было время, было!

* * *

– Тимофей, ты чего такой кислый? – спросила мама.

– Я нормальный, – говорю.

– Он страдает. От несчастной любви! – ляпнула Леська. Вот же поросёнок!

– Ни от какой любви я не страдаю, – сказал я и сразу понял, как это глупо выглядит.

Мама сочувственно посмотрела на меня.

– Да ну вас, – обиделся я.

И ушёл к Захару. И ещё дверью хлопнул. Вот тоже, точно теперь будут думать, что я страдаю. Захар один из всех нормальный человек, не смотрит сочувственно. Ему и дела до меня нет, он весь в своих самолётах!

А, нет. Всё-таки есть.

– Тимтим, расскажи, расскажи, – начал канючить он.

И я сел с ним на пол, взял его самолёты и стал рассказывать сказку, как всегда.

– Далеко-далеко, за горами, за лесами, за далёкими морями жили-были два самолёта. Один Серебристый, другой Красный. Мама говорила им: «Не улетайте далеко от аэродрома!» Серебристый Самолёт был послушный, летал недалеко, невысоко. Вот та-ак. А Красный Самолёт…

– Был непослушный!

– Точно. И всегда улетал то вот сюда, за высокие горы (то есть за диван), то на неприступные скалы (на стол), а однажды… Однажды он улетел в далёкую страну, где снега и льды. (На кровать, под покрывало.) И там! Там у него кончился керосин. И стоял он там, совершенно один… И его заметало снегом. Только ветер кругом, только снега и льды… Что же делать? Так можно совсем заржаветь!

– И вот! – подсказывает Захар.

– И вот наш Серебристый Самолёт подумал: «А где же мой брат? Его нет так долго, у него мог кончиться керосин! Но как же мне его найти? Ведь мама не разрешила мне улетать далеко от аэродрома!» Серебристый Самолёт сделал круг над родным аэродромом, другой… А потом полетел на заправку, взял ведро с керосином и полетел искать своего брата. Искал его в высоких горах, в неприступных скалах… Нигде нету Красного Самолёта! Наконец прилетел Серебристый в далёкую страну. И видит: что это краснеется там, в снегу! А, так это крыло моего брата Красного Самолёта торчит из-под снега! Напоил Серебристый Самолёт своего брата керосином, очистил ему второе крыло, и они вместе полетели домой.

Потом Захар играл в свои самолёты дальше, а я делал уроки. То есть открыл учебник и думал, какая Леська вредная. Придумала мне несчастную любовь. О чём только они думают в своём пятом классе! Писала бы дальше про девочек и пони, а меня не трогала.

Конечно, никакой такой любви у меня нет. Хотя в нашем классе есть некоторые очень даже. Очень.

Например, Агриппина. Вот имя досталось человеку, не позавидуешь! Её дразнят «антигриппин», это Андрей придумал, и все повторяют. И я тоже сначала повторял, а теперь надоело… А сокращённо вообще – Груша. Не знаю, что и хуже, вот мученье человеку. А она как раз красивая. У неё светлые вьющиеся волосы, как у меня. Только я выглядел славным лет до пяти, все умилялись, какой ангелочек. А теперь глупо быть взрослым парнем с этими кудрями, я бы состриг под ноль, но тогда совсем дурацкое лицо получается и голова маленькая. А ей с такими вьющимися волосами красиво, Агриппине. И у неё тёмные-тёмные глаза, тоже как у меня. То есть мы вообще немного близнецы. В общем, я люблю на неё смотреть, особенно когда она ручку грызёт.

А ещё есть Кира Кислицына. Так, может, ничего особенного – мама у неё татарка, поэтому достался необычный разрез глаз, да и всё. Но ещё у неё родинка под глазом – капелькой, как у Пьеро. От этого у Киры всегда грустное выражение, даже когда смеётся. И иногда я тоже не могу перестать на неё смотреть.

А на физкультуре, кстати, всё меняется. Там я Агриппину стараюсь не видеть – ей жутко не идёт спортивная форма, она в ней толстая какая-то. А вот Ильицкая! Это да. Она гимнастикой занимается и легко прямую ногу может выше головы поднять. Я однажды бежал и засмотрелся на неё и даже немного сбился с курса. Влетел в скамейку. Ниже колена, очень больно.

– Что с тобой? – испугался физрук.

Я ему не стал про Ильицкую, конечно, и говорю:

– Голова закружилась, и в глазах потемнело вдруг.