Тим

— Почему вы не включаете сирену? — спросил Рон, с тревогой оглядывая аппаратуру в машине.

Его встретил спокойный твердый взгляд.

— Успокойтесь, приятель, — сказал медик и похлопал его по спине. — Мы включаем сирену, когда едем по вызову, но очень редко, когда везем больных. Это пугает их, приносит больше вреда, чем пользы. Она в порядке, а в это время суток мы доедем быстро без сирены. Всего пару миль.

Действительно, через пять минут скорая помощь, искусно лавируя между редкими машинами, уже подъезжала к ярко освещенному корпусу срочной медицинской помощи госпиталя принца Уэльского. Как только большая блестящая машина остановилась, Эс открыла глаза и выплюнула шланг. Врач быстро взглянул на нее, но решил не вмешиваться, если не будет еще одного приступа. Может быть, она хочет что-то сказать и это важно. Бывает лучше позволить больному самому действовать, тогда он меньше волнуется.

— Рон…

— Я здесь, любимая. Ты в госпитале, и скоро тебе помогут.

— Я не знаю… Рон…

— Да, любимая? — Слезы опять текли у него по лицу.

— Это Тим… Что мы… о чем всегда беспокоились. .. что… будет… с Тимом… когда я…? Рон…

— Я здесь, любимая.

— Позаботься… Тим… Сделай то, что нужно… Тим… Бедный Тим… Бедный… Тим…

Это были ее последние слова. Пока Рон и Тим бесцельно кружили вокруг входа в больницу, бригада срочной помощи мгновенно унесла носилки. Оба Мелвила стояли и смотрели, как захлопнулись белые двери, а потом их мягко, но настойчиво отправили в зал для посетителей. Вскоре кто-то пришел и принес им чай с бисквитами, но, хотя и с улыбкой, отказался сообщить что бы то ни было.

Дони и ее муж прибыли через полчаса. Дони была уже беременна и ее муж явно беспокоился о ней. Она подошла к отцу и села между ним и Тимом на скамью. Она плакала.

— Ну, ну, милая, не плачь, — утешал Рон. — Наша старушка поправится, теперь все в порядке. Они увезли ее куда-то, и как только будут какие-то новости, они нам скажут. Подумай о ребенке, любимая, ты не должна так расстраиваться.

— А как это случилось? — спросил Мик, закуривая сигарету и стараясь не смотреть на Тима.

— Не знаю. Когда я и Тим пришли домой, она лежала без сознания в кресле гостиной. Не знаю, как долго это продолжалось. Боже, почему я не пошел прямо домой с работы, почему я пошел в «Прибрежный»? Мог бы хоть раз пойти прямо домой!

Дони высморкалась.

— Пап, не вини себя. Ты же всегда приходишь домой в такое время, как ты мог знать, что сегодня ты ей понадобишься? Ты знаешь, что она никогда не возражала против твоих привычек! Она видела, что тебе доставляет удовольствие выпить после работы пива, и ей это нравилось. К тому же это давало ей возможность развлечься и самой. Много раз я слышала, как она говорила, раз ты приходишь из «Прибрежного» не раньше семи, то у нее есть свободное время, и она спокойно может играть в свой теннис до шести и успеть приготовить ужин для тебя и Тима.

— Я должен был знать, что она стареет и чувствует себя неважно. Я должен был это сам видеть?

— Папа, нет смысла винить себя! Что сделано, то сделано. Мама не хотела другой жизни ни себе, ни тебе, и ты это знаешь. Не трать зря время и не грызи себя, ты ничего не можешь изменить. Подумай лучше о ней и Тиме.

— О Боже, я это и делаю, — в его голосе слышалось отчаяние.

Они повернулись и посмотрели на Тима. Он сидел тихо, сжав руки и сгорбившись. Он в горе всегда принимал эту позу. Он перестал плакать, а глаза были устремлены на что-то невидимое для них. Дони пододвинулась поближе к брату.

— Тим, — сказала она мягко, поглаживая его рукой по плечу.

Он вздрогнул, затем, казалось, осознал, что она здесь. Синие глаза вернулись из бесконечности и взглянули на нее.

— Дони! — сказал он, как будто удивляясь ее присутствию.

— Я здесь, Тим. Не беспокойся о маме, с ней будет все в порядке. Я обещаю.

Он покачал головой:

— Мэри говорит, что нельзя давать обещания, если не можешь их выполнить.

Лицо Дони застыло, она повернулась к Рону, а Тима для нее словно больше тут и не было.

Наступила глубокая ночь, когда доктор Перкинс вошел в зал ожидания. Лицо его было напряженным и очень усталым. Они сразу же встали, как подсудимые перед судьей.

— Рон, могу я с вами поговорить? — спросил он тихо. Коридор был пуст, яркие лампы в центре высокого потолка резко освещали изразцовый пол. Доктор Перкинс обнял Рона за плечи: — Она умерла, мой друг.

Рон вдруг почувствовал в груди ужасную, тянущую тяжесть. Он с отчаянием посмотрел в лицо пожилому доктору:

— Нет. Не может быть.

— Ничего сделать было нельзя. У нее был обширный инфаркт и затем, через несколько минут по прибытии сюда, еще один. Сердце остановилось. Мы пытались его заставить работать, но все было бесполезно. Подозреваю, что у нее и раньше сердце было не в порядке, а похолодание и теннис сделали свое дело.

— Она никогда мне не говорила, что у нее болит сердце. Я не знал. Она вообще никогда не жаловалась. — Рон попытался справиться с собой. — О, доктор, я не знаю, что делать! Там Тим и Дони. Они надеются…

— Вы хотите, чтобы я им сказал? Рон покачал головой:

— Нет, я это сделаю. Только дайте мне минуту времени. Могу я ее видеть?