Тихий центр

Светлана Марковна потеряла не только волосы, но и брови с ресницами. Без бровей ей жилось легче, она все равно выщипывала их до основания, а потом рисовала карандашиком черную линию поверху. Теперь рисовалось совсем гладко, зато хотелось рисовать все реже.

Худо было Светлане Марковне. Химиотерапия серьезно подкосила ее хрупкий организм. Первое время ее страшно мутило и рвало, а сейчас она просто лежала и тихонько подвывала, поскольку у нее ужасно болела изъязвленная слизистая рта. Она ничего не могла есть, страшно исхудала, жаловалась на слабость, на то, что у нее горят пальцы. Таня как могла объясняла ей теорию проведенной терапии. Да, Светлану Марковну намеренно отравили, намеренно убили часть ее тела, но только для того, чтобы уничтожить опухоль. А потом, когда опухоль уничтожится, тело Светланы Марковны начнет восстанавливаться, все пройдет. Светлана Марковна верила, но страшно злилась на Таню за все сразу. Больше всего ей не нравилось, если Таня входила без стука, и Светлана Марковна не успевала нарисовать брови и глаза. И еще ее дико огорчало желание Тани поговорить о будущем — Светлана Марковна не желала думать о будущем.

Таня и сама не очень-то этого хотела. Даже в своем случае будущее ей не нравилось, а она-то была здоровой, хоть и нелепой. Но что делать со Светланой Марковной? Лечащий врач была терпелива, но сразу честно сказала, что шансов нет.

— Обсудите с ней все юридические вопросы. Пусть решит, где она хочет умереть. Лучше, если это будет дома. Ей дома спокойнее, а в больнице все чужие. К тому же, нас тоже поймите. Нам высокая статистика смертей тоже не нужна. Если мы не можем помочь человеку и знаем это, лучше, если он умрет дома.

— Но как вы можете отпустить умирать, если она еще живая? — недоумевала Таня. — Как можно сказать человеку, что ему надо уехать и умереть?

— Милая, я столько лет этому удивляюсь и это делаю! — врач никогда не сдавалась, хоть и вздыхала. — Знаете, сколько у меня таких больных? Бесперспективных? Увы, это жизнь!

Отправить умирать — это жизнь.

Но если оставить эмоции в стороне, Таня понимала, что сказать Светлане Марковне надо. Но не так сказать, посадив лицом к лампе, серьезным голосом, а как-то в нужный момент, мягко, если здесь вообще можно говорить о мягкости… Хотя Светлана Марковна уже сама знала, давно, ей же сразу сказали. Знала, но не верила.

А может, не надо говорить? Если человек сопротивляется такой правде, значит, ему так лучше! Пусть тогда не знает! Пусть умрет, не зная…

Пусть умрет… Ой, какая дикость! Какая нереальная формулировка, если человек жив! Он, человек, даже не похож на умирающего! Когда Игорь болел гриппом с температурой 39, с провалившимися глазами, с серой кожей, дышал с бульканьем — вот это было страшно! А тут…

Нет, тут страшнее! Тут лысая, обескровленная, одинокая женщина, вся жизнь которой сейчас сосредоточена в Таниных пальцах, сжимающих поводок. Если с Таней что-то случится, Светлана Марковна умрет от голода. И это так же страшно и нелепо, как лысая дамская голова и как Игорь, с которым вот уже несколько недель не разговаривали…

— Таня, вы принесли мне минеральной воды?

— Да, Светлана Марковна.

— Я хочу пить!

— Сейчас пузырьки выйдут.

— Я хочу прямо сейчас!

— Светлана Марковна! — Таня отстегнула Чапу, тут еще телефон зазвонил. — Вам нельзя сильногазированную!

— Я хочу сейчас!

— Уже несу!

Светлана Марковна замотала голову цветастым шарфом, до сих пор она надевала парик.

— Отличный шарф!

— Он темный, я хочу светлый…

— Я поговорю с Вадимом. Вот ваша вода.

— Я очень соскучилась по сильногазированной воде. Знаете, Таня, я раньше ее не пила, это вредно. А сейчас хочется. Вы знаете, что скоро Новый год?

— Конечно.

— Как вы думаете, у меня уже вырастут волосы?

— Ну, не длинные, но вырастут. Будете с короткой стрижкой, сейчас модно.

— Мне не нравится современная мода. Таня, я умру?

Вот оно!..

Тане стало жарко. И ведь готовилась к разговору, проговаривала текст.

— В смысле?

— Вы прекрасно знаете, в каком смысле. Вам сказали, что я умру? Когда?

— Что «когда»? — Таня была противна сама себе. — Когда сказали?

— Когда умру!

— Ну-у-у… Врачи не могут этого знать…

— Но я-то должна знать!

— Хорошо, я спрошу…

— Спросите, Таня…

Игорь написал красивую музыку, очень грустную, такую мог бы петь идеальный волк идеальной зимой, оплакивая гибель своей идеальной волчицы от пули идеального охотника. Он даже записал ее в долг у кореша-звукаря, обещая расплатиться если не деньгами, то гитарными соло для любой фигни, какую только предложат на халтуре. С музыкой в кармане Игорь пришел на радиостанцию к знакомому ди-джею.

Они курили на ступеньках и тихо, по-мужски сплетничали.

— А я со своей развелся. Дура оказалась полная. Я как стал работать на радио, начала ревновать. Блин, что я могу сделать, если у меня ночные смены?

— А я со своей тоже…

— Что? Развелся?

— Нет, собираюсь.

Игорь наконец озвучил свою боль, и полегчало. Вот оно!

Развестись! Так легко! Развестись!

— Да ну? Она у тебя вменяемая тетка! Что случилось?

— Надоела.

— О! — ди-джей обрадовался. — Это красиво! Это по-мужски!