Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека<br />(Повесть)

Теперь я пришел в ригу, — может быть, и меня возьмут. Попал на первую репетицию картины «Мороз-воевода». Девчонки мне обрадовались и запищали, что я буду еще одна снежинка. Я должен попросить маму, чтобы сшила снежный костюм с ватной шапочкой и юбкой, все в блестках. Мне не захотелось, чтобы с юбкой, пусть лучше будут белые штаны, как у Юрки. Девчонки смеялись: снежинок мальчиков не бывает.

Вечером я рассказал Юрке, что буду играть снежинку. Он и внимания не обратил, спросил: за кем я стреляю?

Я знал, что «стрелять» — это выбрать какую-нибудь девчонку, делать вид, что она тебе страшно нравится, и скрывать это так, чтобы все знали. Я не сразу ответил, пожал плечами, будто не хочу признаваться. На самом деле — выбирал. Пожалуй, лучше всех Наточка из Лоцманского, если бы не полипы. Когда Юрка стал настаивать и смеяться — неужели никого нет, — я назвал Ляльку Булку.

С тех пор мне никакого покоя не было: надо было что-нибудь делать, чтобы не сказали, что наврал. Сначала я столкнул ее с мостков в воду, правда, на мелком. Она даже не заплакала. Юрка видел и сказал, что я набитый дурак и что, если стреляешь, надо дарить подарки и обязательно поцеловать. Мне очень не хотелось целовать, решил что-нибудь подарить. Вырезал из можжевельника длинную, как у Нины, тросточку и целый вечер раскаленным гвоздем выжигал на этой палке круглое с лучами солнце и надпись «Ляля». Свое имя я не выжег, чтобы не сразу отгадала от кого. Сразу — стыдно.

«Мороз-воевода» — картина полуживая, потому что снег сыплется и есть танцы.

Перед тем как открывается занавес, к нему изнутри подходит лоцманский ученик, тот самый, что был тогда в столяровом доме, и декламирует грустно угрожающим басом:

Я последнюю песню пою,
Но не будет она веселей,
Будет много печальнее прежней,
Потому что на сердце темней
И в грядущем еще безнадежней…

Занавес раздвигается. На сцене все в вате и нафталине — белое-белое. На середине сцены, прислонившись к толстому дереву, стоит Дарья — Катя, лоцманская учительница. Вся в снегу: и тулуп, и головной платок, даже брови толстые, белые. В руке у нее топор. Кроме Дарьи на сцене еще виден хвост саней с дровами и заяц. Не совсем настоящий: чучело белого зайца не нашли и вместо него поставили на вату серое — кроличье.

Как только занавес откроется, сверху слышится женский голос:

Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.
Глядит — хорошо ли метели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещинки, щели?
И нет ли где голой земли?

Тут сверху начинают все гуще и гуще сыпаться мелкие бумажки — снег, и к рампе выбегают снежинки. Они в кисейных костюмах с юбочками, танцуют и поют:

Мы белые снежинки, летим туда-сюда…

В это время зажигается бенгальский огонь, снежинки собираются в круг, приседают, опустив головы на руки. Дарья роняет из руки топор. Снежинки не шевелятся, падает снег, из-за кулис гремит бас:

А Дарья стояла и стыла
В своем заколдованном сне…

«Мороз-воевода» нравился взрослым и, конечно, девочкам, его ставили несколько раз. Не хватало снежинок, взяли меня и Мишку. Мама сшила нам снежинкинские костюмы, тоже со складчатыми юбочками.

В день спектакля я пришел в ригу раньше. За кулисами из снежинок была только Лялька Булка. Если стреляешь за девчонкой, надо ее обязательно удивить. Ванька Моряк умеет двигать ушами, как осел, может сразу двумя, а может по отдельности, одно ухо выпятит, другое задвинет к затылку. Здорово у Ваньки получается! Не только девчонки, взрослые удивляются. Алешка Артист фокусы доказывает: ловит из кулака свой большой палец, при встрече поднимает неизвестно как без рук шапку. Я такого не умею. Правда, научился стоять на голове, твердо, могу даже руки по швам вытянуть. Только надо ноги упереть в стенку.

Мы с Лялькой Булкой одни. Сначала я решил послушаться Юрку и тихонько ткнулся губами ей в ухо. Она не поняла, прогудела:

— Ты что щекочешься?

Я сразу встал на голову, оперся ногами в стенку… она оказалась не настоящей — тряпочной декорацией. Я страшно долго летел в глубокую и пыльную яму. Ушибся не сильно, долго вылезал и чихал. Вылез, а Лялька обеими руками на меня показывает и ржет:

— Ха! Ха! Грязный! Черный!

Тут сразу пришли другие снежинки и мама. Она ужаснулась, хлопнула руками:

— Сейчас же уберите эту грязинку! Нельзя такую на сцену!