Тихая застава

– Ну, Юлия, какие-нибудь два-три ублюдка, убивших ее – это еще не весь Таджикистан, – произнес Панков фразу, которую должен был произносить, наверное, не он, а какой-нибудь опытный политработник либо журналист, – Панков словно бы не сам говорил, а читал этот текст по бумажке. Конечно же, убийца бабки Страшилы – это не весь Таджикистан, но неприятие русских в нынешнем Таджикистане – несправедливое, оскорбительное, – сконцентрировалось именно в этом убийце… Панков говорил что-то еще, потом неожиданно уловил фальшивые нотки в собственном голосе, дернул головой, будто контуженный, – не то он говорит, совсем не то, – и умолк.

– Все равно, это сделано в Таджикистане, и сделано таджиками, – сказала Юлия, вновь кончиками пальцев сбила с глаз слезы.

Сзади Панкова настиг запыхавшийся кашляющий Дуров, доложил:

– Три гранаты поставлены. На стальке. Сталька хоть и дорогая проволока, но зато надежная. Сейчас ее ставить лучше всего.

– Молодец, – похвалил Панков, – ты прав, сталька сейчас – лучше всего.

Сталька – это тонкая, как нитка, стальная проволока, что никогда не оборвется, обязательно выдернет чеку из забитой между камнями гранаты.

– Легкие ни к черту, – пожаловался Дуров, закашлялся снова.

Минут через тридцать сзади грохнул взрыв.

«Сработала одна граната, – отметил Панков, – плотно, однако, душки сели на хвост. Без боя не обойтись. Идут они в два раза быстрее нас. Так скоро догонят. Надо выбирать место для достойной встречи».

– Бобровский! – позвал он старшего лейтенанта.

Командир десантников, тяжело хрипящий, со сжатыми зубами, пробрался сквозь цепочку к Панкову. Сзади вторично глухо всколыхнулось пространство, звук пробежал по горам и затих – сработала вторая граната.

– Ну что, капитан, будем принимать бой? – спросил Бобровский.

– А что, разве есть другой выход? Если они нас догонят, то они будут нам диктовать условия, а не мы им. Этого допускать нельзя. Надо выбирать место для боя.

– Ну что ж, выбирать, так выбирать.

Место они выбрали удобное – горная дорога сужалась, в каменный сжим едва мог протиснуться бортовой военный «газик», плюс ко всему дорога делала крутой поворот и, чтобы машина случайно не сверзлась в бездну, на краю было поставлено несколько низких бетонных столбцов, но они были слишком слабы, чтобы удержать машину, если та поползет вниз, – так, лишь ориентир для водителя, не больше, – у столбцов поставили мины.

– Значит, так, со мной остаются Дуров, Кирьянов и трое десантников, – сказал Панков. – Бобровский, кто из твоих людей останется – определи сам… Итого – шесть человек. Остальные продолжают движение!

– Я тоже остаюсь, – сказал Бобровский. Понимая, что Панков будет ему отказывать, он упрямо, по-бычьи нагнул голову.

– Нет, ты с колонной должен продолжить движение, – сказал Панков.

– Я остаюсь! Приказывать ты, капитан, мне не можешь. Не ты – мой командир!

– Пойми, Бобровский, так нужно – это во-первых, а во-вторых, я старше тебя по званию, – терпеливо, словно дело имел с больным, оглядываясь на подчиненных, начал втолковывать Панков, – а по уставу младший по званию подчиняется старшему. Один из нас должен остаться здесь, другой – уйти с колонной. Тяжелораненые, Бобровский, твои люди, ты их должен унести.

– Я никому ничего не должен. Это война, – Бобровский поудобнее повесил автомат на плечо. – У тебя вон… – старший лейтенант покосился на Юлию, стоявшую неподалеку, она, прислонившись спиной к камню, отдыхала, – женщина появилась…

Панков почувствовал, как у него погорячели щеки.

– Это к делу не относится, – пробормотал он.

– Еще как относится! Ведь должны же мы жить ради кого-то! А у меня такой цели нет, – Бобровский сплюнул под ноги.

– Перестань, Бобровский!

– Пустая фраза! Перестань, не перестань, это ничего не меняет.

– Может быть, фраза и пустая, но все-таки я старший, а не ты. Если будем препираться – проиграем. Время потратим на никчемные споры, а потом и самих себя пустим в расход. Поэтому, Бобровский, извини, но я вынужден воспользоваться правом, данным мне… Я приказываю! Понял?

– Может, монету кинем?

– Никаких монет!

– Ладно, – нехотя сдался Бобровский.

– Ты пойми, тебе будет труднее, чем мне, тебе людей надо спасти, вывести их. А нам что? Нам, татарам, все равно, – Панков улыбнулся, постарался, чтобы улыбка его выглядела как можно беспечнее, – нам ведь все равно, что на спусковой крючок нажимать, что душков в канаву оттаскивать… Других забот у нас нет. А ты… Ты уводи людей! – он шагнул к Бобровскому, обнял его, похлопал ладонью по спине. – Единственная просьба: подкинь немного патронов к пулемету. Из своего запаса, из десантного. А то у меня… – Панков выразительно развел руки в стороны.

– Ладно, – снова нехотя произнес Бобровский.

Панков подошел к Юлии.

– Юль, мы останемся, – он почувствовал, как в горле у него возникло что-то теплое, захлюпало предательски, покашлял в кулак, пояснил хрипло. – В глотку что-то попало… Прошу прощения. Мы остаемся, Юль.

Юлия посмотрела на капитана горько и серьезно, уголки губ у нее дрогнули, и она спросила сырым шепотом:

– Почему?

– Потому что мы должны прикрыть вас.