Тихая застава

Было уже совсем светло, в сером, странно шевелящемся от холода воздухе все было хорошо видно, утренняя глубокая розовина, наползавшая с востока, морозно густела, делалась яблочно-красной, крепкой. Панков, держа руки над собой, развернулся лицом к противнику, сдавил зубы. «Что же ты, дурак, делаешь? Не спиной к стенке надо ставить, а лицом». В голове, в ушах, в затылке родился заполошный металлический звон, с ним трудно было совладать, он не вытряхивался из ушей, сидел там, как клейкая капелька воды, да и то, чтобы вытрясти капельку из уха, надо долго прыгать на одной ноге, – Панков отступил назад на несколько шагов, прислонился спиной к горелой стенке.

– Руками не играй – живо продырявлю, – предупредил душман. Он хорошо говорил по-русски, чем отличался от здешних таджиков, многие из которых вообще не знают русского языка, – видать, прибыл этот человек из Душанбе или Куляба, в школе учился на пятерки, был надеждой папы и мамы… Теперь папиным и маминым надеждам сбыться уже не суждено. – Понял, что я тебе сказал?

– Само собою разумеется, – спокойно произнес Панков. Он услышал свой голос со стороны, подивился ему: холодный, неожиданно сочный и почему-то чужой, – но это был его голос.

Панков приготовился. «Давай, давай, сейчас я тебя, душок, сделаю…»

Душман, держа автомат наготове, облезлым тусклым стволом вперед, аккуратно ступая по камням, приблизился к Панкову, облизал губы – увидел на мягких матерчатых погончиках Панкова четыре звездочки, хохотнул обрадованно:

– Командир, никак? Сам? – и, не удержавшись, похвалился: – Много денег получу… Какое у тебя звание?

– Капитан, – помедлив, ответил Панков – очень уж не хотелось отвечать этому школяру, усмехнулся: повезло мальчику с редковолосым подбородком – капитана взял в плен. «Ну, давай, ближе, ближе… Чего остановился-то?»

– Капитан? – словно бы не веря тому, что услышал, переспросил душман.

– Капитан, капитан, – подтвердил Панков, продолжая внимательно разглядывать душмана.

А тот уже что-то почувствовал, сделал еще один шажок вперед и опять остановился: в угольных глазах его поблескивало любопытство и кроме любопытства, где-то в глуби, на дне зрачков, – страх: этот паренек боялся капитана. Боялся и в ту же пору не верил своей удаче: надо же, на кого накинул мешок!

Он опять продвинулся чуть вперед и опять остановился. Подобрал пистолет, ногой отодвинул автомат Панкова. Душман находился всего в двух метрах от капитана, приблизься он еще чуть – и можно было бы бить, но душман не пересекал некую невидимую черту, словно бы знал, что ее нельзя пересекать. Глянул на капитана зорко, в упор, по-взрослому, качнулся на тонких стеблях ног, обутых в сапоги, на которые были натянуты аккуратные мягкие галоши, улыбнулся задорно, будто пионер.

Не верилось, что все это происходило наяву, что не сон это и не пьяная одурь, в которой может привидеться все что угодно. Панков, набычившись, расставил ноги чуть шире, душман увидел в этом простом движении что-то угрожающее для себя и поспешно отступил от Панкова, закричал предупреждающе:

– Но-но, но-но!

Получалось так, что капитан вспугнул душмана. Панков поморщился.

Но не все еще было потеряно. Метрах в десяти от душмана, за спиной, из-за камней выползла Чара – бесшумная, опасная, почти невидимая, – шкура ее сливалась с камнями, будто змея, глядя в затылок душману. Панков невольно поежился, у него сами по себе перекосились плечи – показалось, что душман сейчас почувствует завораживающий взгляд Чары, обязательно обернется, и тогда Панкову надо будет спасать собаку. Он приготовился к прыжку.

Но первой прыгнула Чара – чуть-чуть подгреблась бесшумно к душману, потом напружинилась, сжимаясь в комок, и стремительно, будто снаряд, оторвалась от земли, понеслась на душмана, широко расставив лапы и ощерив зубастую пасть.

Она ударила лапами душмана в спину, отбросила на Панкова, капитан резко пригнулся, стремительно ушел в сторону, левой рукой перехватывая автомат у душмана и задирая его ствол вверх. Душман нажал на спусковой крючок, яркая трассирующая очередь с оглушающим стуком, – будто железом били по железу, – ушла вверх, лицо душмана с погасшими угольными глазами и желто-коричневыми, словно налитыми порченой кровью белками оказалось совсем рядом с Панковым, душман дохнул на него вкусным сырым табаком – видать, недавно жевал листья, – и капитан что было силы ударил юнца кулаком по лицу. Чара же, вцепившись зубами в затылок душмана, рванула на себя.

Ремень автомата лопнул – гнилой был, старый, душмана унесло куда-то в сторону, завертело, и Панков больше не обращал на него внимания – на несчастного налетчика верхом села Чара. Раз она села, то уже не выпустит – душман с ней не справится. И вообще, если он сделает хотя бы одно неловкое движение, Чара перережет ему горло.

Панков подобрал свой автомат, засунул пистолет в кобуру, присев, глянул налево, потом направо – никто не приближается к нему. За спиной догорало здание столовой, слева и справа слышалась стрельба – там шел бой.