– Смотрю, веселитесь здесь, – буркнула леди Хардкасл, входя на кухню.
– Доброе утро, леди, – поклонился гость, тут же встав навытяжку и не зная, куда поставить пустую чашку. – Простите за столь ранний визит.
– Да бросьте, констебль, уже…
– Десять часов, госпожа, – подсказала я, кивнув на висящие на кухонной стенке часы.
– Вот-вот, – подтвердила леди. – Вполне подходящая пора для визитов. Так чем могу служить, дорогой констебль?
– Так уж получается, что видимся мы с вами только тогда, когда приходят дурные вести, леди. В «Грейндже» несчастье, – сообщил полицейский.
– О боже!.. – пробормотала леди Хардкасл, взяв стакан воды из рук мисс Джонс. – И что же там стряслось?
– Похоже, умер один из музыкантов, леди.
– Печально, что и говорить. Он что же, болел чем-нибудь? Все случилось неожиданно?
– Да уж, вряд ли он ожидал, что кто-то саданет чем-то тяжелым ему по затылку.
Моя госпожа медленно отпила глоток из стакана.
– Батюшки! Я чем-нибудь могу вам помочь?
– Поэтому я и здесь, леди. Инспектор Сандерленд, едва прибыв, попросил меня съездить за вами и вашей служанкой для дачи свидетельских показаний.
– Конечно, конечно.
Моя хозяйка воспринимала все как-то уж слишком покладисто.
– Но вы же не собираетесь нас куда-то везти? – продолжила она с не свойственной ей неуверенностью.
– Почему же? Я на велосипеде, – ответил констебль, подмигнув мне.
– О! – вырвалось у леди Хардкасл.
– Шучу, миледи, шучу. Сэр Гектор дал мне свою машину. Берт ждет на улице.
– Слава богу! Шутник вы, однако, констебль Хэнкок. Похоже, Армстронг на вас дурно влияет.
– Я, миледи? – изумилась я. – Да я – сплошные достоинства!
Хэнкок хмыкнул в кулачок. Видимо, он был явно изумлен моей тирадой.
– Успокойтесь, констебль, – произнесла леди Хардкасл. – Вы здесь среди друзей, уверяю вас.
– Спасибо, что пришли, леди Хардкасл, – поблагодарил инспектор Сандерленд. – Прошу прощения, что потревожил вас в столь ранний час, да еще после вчерашней вечеринки, но не сомневаюсь, что вы меня поймете.
Завтрак моей госпожи состоял из двух таблеток аспирина и чашки сладкого чая, поэтому она отчасти успела прийти в себя.
– Не тревожьтесь, инспектор, прошу вас. Я только рада помочь вам чем смогу, – заверила она полицейского.
Сандерленд был долговяз и слегка угловат, однако в нем чувствовалась гибкость человека физически сильного. В молодости он наверняка занимался спортом – скорее всего, бегом на длинные дистанции. Возле него неизменно лежала любимая трубка, если только она не была зажата в зубах. Но, насколько мне помнится, она у него почему-то никогда не дымилась.
– Спасибо, леди. И вам тоже спасибо, мисс Армстронг, – сказал он нам.
– Рада услужить, инспектор, – ответила я.
Фарли-Страуд отвели инспектору для допросов столовую в георгианском стиле, и мы все расположились за необъятным столом. Столовая была просторной и светлой. Ее высоченные окна выходили на въезд. Но мое внимание привлек не вид из окон столовой, а висевшая у камина картина. Судя по всему, хозяева питали слабость к деревенским сюжетам, и на картине была изображена парочка охотничьих псов с умильными мордами. Я невольно улыбнулась. Полицейский тем временем продолжал:
– Как я понимаю, вы обе были здесь вчера вечером.
– Это так, инспектор, – ответила я. – Я приехала в «Грейндж» около четырех и почти все время просидела в комнате для прислуги. До семи часов, если быть точной, когда стали съезжаться гости. А уехали мы с леди Хардкасл около часа ночи.
– До семи, говорите? Не рановато ли для бала? Мне всегда казалось, что балы раньше десяти не начинают.
– Так и есть, инспектор, – вмешалась леди Хардкасл. – Это в высшем обществе. Но здесь, в провинции, предпочитают раньше начать, чтобы потом раньше завалиться спать. Да и потом, какой там бал? Честно говоря, это больше напоминало обыкновенный званый вечер.
– Понимаю, – ответил Сандерленд. – А вы, леди Хардкасл? В котором часу вы приехали?
– Что-то около восьми, насколько мне помнится.
– Да, но в приглашении ясно написано: «Семь часов».
– Так и есть, инспектор. Но скажите на милость, кто же приезжает на бал ко времени, указанному в приглашении?
Леди была не прочь изобразить из себя прожженную светскую львицу, в особенности перед незнакомцами. Еще пара минут, и полицейский удостоится титула «мой дорогой». Обычно подобная чуть фамильярная взбалмошность приносила плоды – люди не принимали леди Хардкасл всерьез, считая ее ветреной дурочкой, на что она и рассчитывала. Стоило ей этого добиться, как ее собеседники, грубо говоря, утрачивали к ней всякий интерес. Я сама не раз наблюдала подобное.
– Кто и когда приехал? – еще раз уточнил Сандерленд. На удочку он попадаться не собирался.
– Может, все же разумнее будет ввести нас в курс дела? – спросила леди. – Констебль Хэнкок сказал, что вроде как погиб кто-то из музыкантов.