Тигриный лог

— О чем? — полюбопытствовал Тэхён. И что я должна ему ответить? Да вот, недосовратила нашего бывшего привратника, теперь не знаю, стыдиться этого или продолжать напирать. А кроме как грубо напирать я ничего и не умею больше, поскольку обольстительница из меня, как из сумоистки гейша.

— Потом скажу, ладно? Мне надо будет с вами поговорить, — вспомнила я и о том, что не оповестила своих друзей о точной дате ухода отсюда. Надо бы предупредить их, подготовить. Конечно, есть и такие, как Сандо, которые облегченно вздохнут от того, что я ушла, но приобретенные товарищи, смею надеяться, погрустят обо мне хоть день.

— Ты хочешь рассказать нам о темном пятне в своей биографии? — дьявольски приподнял бровь Шуга, приняв такую же, дьявольскую, интонацию. — О том, что до монастыря творила бесчинства и баловалась киднеппингом*?

— Это очень развратный термин? Я боюсь представить, что означает это слово.

— Даже я не знаю, как баловаться киднеппингом, — расстроено заметил Рэпмон. — А я думал, что знаю почти все варианты сексуальных изощрений.

— Вообще-то, это кража людей, — Шуга осуждающе покачал головой, глядя на меня. — От него я ожидал, но откуда у тебя все мысли в ту степь понеслись?

— Но ты употребил его в таком контексте… — покраснела я, ещё ниже опустив лицо к тарелке.

— А на что вы все подумали? — недоумевающее захлопал глазами Ви. Нет, я объяснять отказываюсь. Есть добровольные желающие? Рэпмон, стесняясь меня, замолчал, давая слово Юнги.

— Ну… да незачем оно тебе, братишка, — похлопал его по спине друг, и мы закончили завтрак.

Я пошла прямиком в башню, где, в который раз, хотела высказать всё настоятелю. Постучав и разувшись, я, с его позволения, ступила в "кабинет директора". Но каким бы коварным и загадочным мне ни казался Хенсок, у меня никогда не создавалось ощущения скованности или страха перед ним. Он располагал к откровениям и выкладыванию из души всего, что там завалялось.

— Доброе утро, Хо! — улыбался он мне приветливо.

— Доброе утро, учитель! Я сяду? — попросила я, указывая на циновку напротив него, через стол. Он кивнул, прищурившись от широкой улыбки. — Почему вы обманули меня, сказав, что Джин ушел из-за поцелуя?

— Я так сказал? — тут же округлил он глаза. Я запнулась, судорожно воспроизводя выговор Хенсока в тот час, когда он призвал нас с Джином сюда же. Он говорил о нарушении устава и что тот должен уйти, поскольку переступил табу, но тут я начала тянуть одеяло на себя и Джин произнес, что поцеловал меня. Хенсок ни словом не заикнулся об этом, похоже, позвав меня в свидетели просто для того, чтобы мы сами запутались. Понурив голову, я поджала губы. — Так, говорил или не говорил? — поинтересовался невинно старик.

— Не отрицайте, что хотели заставить меня думать, что дело в этом! — отважилась я. — Зачем вам нужен был укор моей совести? Зачем мне чувствовать себя виноватой, если моя роль в событиях минимальна?

— Иногда полезно подумать о своем поведении и окинуть себя взглядом со стороны, — развел руками Хенсок и пододвинул к моему краю стола грязную посуду, чтобы я её не забыла забрать, когда буду уходить.

— Но почему такими радикальными мерами? Нельзя было сказать как-нибудь мягко…

— Если мягко стукнуть пустым мешком, чтобы предупредить о вхождении на запретную территорию, то человек не остановится, а вот если ударить дубиной, то вряд ли повторит попытку, — наставник пожал плечами. — Мягкость, может быть, хороша, как педагогический способ, где-нибудь в школах благородных девиц. Но я же признался тебе, что умею воспитывать только мальчиков, а их нужно образумливать жестко.

— Так, и… перед чем именно вы хотели меня остановить? Можете, хоть раз, сказать прямо, чтобы я поняла, а не додумывала? — почти сердилась я, но сдерживалась.

— Мне показалось, что ты излишне легкомысленна в общении с нашими юношами.

— Я?! — краска залила не только лицо, но шею и грудь. Пристыженно сжавшись, я стала вспоминать обо всем, что позволяла себе. Раздевалась, целовалась, флиртовала — но последнее только с Джином! И немного с Лео. Но может ли считаться с Лео, если он не понимает флирта и воспринимает его как женское поведение в целом, отличное от мужского, к которому нужно относиться спокойно, поскольку оно таково и всё. — Простите…

— Тебе не за что извиняться, — благосклонно махнул Хенсок. — Ты молодая и неопытная. Почему бы тебе и не поддаваться юному задору и шепоту природы? Я не являюсь ортодоксальным моралистом или ханжой, но, как и говорил тебе, люблю в людях постоянство… и пока ты здесь, я хотел бы видеть в тебе это качество. Если же ты сможешь вынести его с собой и за ворота, я буду счастлив, — я посмотрела в его глаза. Возможно ли, что он где-то глубоко-глубоко, тайно не до конца простил мою бабушку, что она не дождалась его? Не хочет ли он поэтому, чтобы я не повторила подобного и была верна единожды выбранному?

— Что же будет с Джином?

— А что с ним должно быть? — удивился Хенсок. — Вернется к прежней жизни, обустроится…